есть?
– Есть, – кивнула Тина. – Печки, кажется. Вообще-то я не очень вникала. Но там зимой постоянно живут все, кто на пенсии, а кто не на пенсии, те к ним на выходные приезжают. Я хочу туда поехать, – тихо сказала она. – Мне почему-то кажется, что нам там будет хорошо.
«А может, такое правда бывает? – подумала Рената. – Печки, колокольный звон за рекой?..»
– Еще там есть белки, – сказала Тина.
– Это, безусловно, решающий фактор! – засмеялась Рената. – Что ж, Тина, заказывайте. – Она кивнула на подошедшего официанта. И неизвестно, имея в виду выбор блюд или Тинино предложение, добавила: – Я подумаю.
Глава 12
Такой тишины, как на этом холме, Рената не слышала никогда в жизни.
Или невозможно слышать тишину? Ведь тишина означает отсутствие звуков… Да неважно, что она означает! Поросший сосновым лесом холм был накрыт тишиной, как шапкой.
По утрам Рената долго лежала под этой шапкой, под этой тишиной и ожидала колокольного звона. Теперь, зимой, он еле-еле проникал в бревенчатый дом, а вот летом, наверное, был слышен гулко и ясно. Особенно если оставлять на ночь окна открытыми – тогда не только колокольный звон услышишь, но и почувствуешь запах жасмина, куст которого растет прямо у стены.
Оказалось, что все это не выдумка – и бревенчатые дома с верандами, и звон монастырских колоколов за рекой. Бывает же такое на свете!
Рената была человеком сугубо городским, и городскими были все поколения семьи Флори. У них даже дачи никогда не было. И не тянуло на землю, и попросту некогда было возиться с огурцами, цветами, а тем более с дачным домом, в котором вечно проламываются какие-нибудь доски, гниют стропила или проседают стены.
В этом доме ничего подобного не происходило. Стены его, правда, потрескивали, когда топилась печка, но в потрескивании этом не слышалось никакой угрозы. Наоборот, оно звучало умиротворяюще, так же, как вечернее пение сверчка, который жил под лестницей, ведущей в мансарду.
Вот лестница действительно скрипела как-то опасно, поэтому Рената с Тиной старались вообще по ней не ходить. Они устроились внизу, в двух комнатах, двери которых выходили в третью, общую, где они ели, смотрели телевизор и пили чай.
Печка, обогревающая весь дом, тоже топилась в этой большой общей комнате. Топить ее Рената научилась быстро, хотя раньше ей никогда не приходилось этим заниматься. Березовые дрова лежали в маленькой пристройке, так что за ними можно было выходить в домашних тапках. Дрова эти были заготовлены, наверное, много лет назад и стали сухие, как порох.
Впрочем, обычно печку топил водитель Леня, которого Виталик Мостовой поселил в одном из домов по соседству.
– Сейчас колокол зазвонит, – донесся до Ренаты Тинин голос. – Сегодня суббота, а по субботам как-то раньше звонить начинают. Или я путаю, и не по субботам, а по воскресеньям? Ну да, точно по воскресеньям, там же православный монастырь, а у православных праздничный день воскресенье, они же не иудеи, чтобы в субботу. А у мусульман какой день праздничный, вы не знаете? Мне кажется, среда. Но, может быть, и пятница. – Для того чтобы рассуждать таким вот образом часами, Тина обычно не нуждалась в отклике. Но сейчас она все-таки обратила внимание на то, что не получает ответа, и спросила из своей комнаты: – Рената, вы уже проснулись?
– Да, – не открывая глаз, ответила Рената. – Тоже звона жду.
Двери в обе спальни ночью оставались открытыми, иначе, как только печное тепло набирало силу, спать становилось слишком жарко.
– Завтра все приедут, – сказала Тина.
– Шарады разыгрывать? – улыбнулась Рената.
– А здорово было бы, если бы шарады. Что это такое, между прочим? Я слово сто раз слышала, а что оно значит, не знаю.
– Кажется, это такие загадки, которые надо показывать, как театральные сцены, – сказала Рената. – Но я тоже только приблизительно знаю, никогда в шарады не играла.
С тех пор как они поселились на этом холме со странным названием «Москва», Тина почти перестала раздражать Ренату. Здесь эта мотыльковая женщина была так же уместна, как снег и сосны, по которым прыгали белки. И как сами белки, кстати, тоже.
«Москвой» назывался, собственно, не сосновый холм, а пансионат, который был на нем расположен. То есть это когда-то был пансионат – разбросанные под соснами домики, на две-три семьи каждый. Рассказывая Ренате о его нынешнем состоянии, Тина не ошиблась: домики были выкуплены бывшими жильцами. И, видно, потому, что все они жили здесь много лет, никому не захотелось менять привычный уклад. Бывшие пансионатовцы на редкость дружно образовали какое-то сообщество вроде жилтоварищества и зажили припеваючи, тем более что в годы полной государственной неразберихи им удалось оформить в собственность своего жилтоварищества также и землю – вот этот самый холм, поросший столетними соснами.
Оказалось, что кусочек этого холма вместе с небольшим бревенчатым домом принадлежит и Виталию Мостовому. Все это досталось ему в наследство после смерти родителей, но Виталик давно забыл об этой своей неказистой собственности. И только когда Рената предложила ему придумать для жены какой-нибудь вариант дачной жизни, он вспомнил свое детство в «Москве», и костры на склоне холма, где рос непролазный кустарник, из-за которого это местечко называли зарошкой, и две калитки, верхнюю и нижнюю, возле которых маленькие пацаны встречались для того, чтобы тайком от родителей сбегать в соседнюю деревню за зелеными яблоками, а пацаны взрослые назначали свидания девчонкам, и тоже, конечно, тайком от родителей… И про то, как взрослые в это время сидели на дощатых верандах, прогретых за день солнцем, и пили бесконечный чай из самоваров, которые имелись в каждом доме, – Виталик вспомнил тоже.
Может, конечно, все это лишь сквозь дымку лет приобрело в его сознании такой идиллический характер, а в действительности выглядело куда проще. И на верандах, может, пили не только чай, но и водку, и даже наверняка так оно и было, ведь не одни бабушки собирались на этих верандах, приезжали и отцы навестить свои дачные семейства. Но как бы там ни было, а Виталик немедленно решил, что «Москва» на сосновом холме – то самое место, где будет хорошо Тине. И даже удивился: как это он мог про такое знатное местечко позабыть?
Ренате казалось, что Виталий Витальевич рассуждал именно так. Во всяком случае, когда он приезжал в «Москву» навестить жену, вид у него был довольный, как у художника, который любуется произведением рук своих. Да так оно, в общем-то, и было.
Сама же Рената радовалась каждому дню, проведенному в «Москве», так, будто никогда раньше не знала глубокого, глубинного, настоящего жизненного спокойствия. И это, в общем, тоже было именно так.
«Москва» находилась в ста километрах к северу от Москвы, но Виталик приезжал чуть не ежедневно, потому что беспокоился за жену. Остальные же обитатели «Москвы», за исключением пенсионеров и детей, живших здесь постоянно, обычно собирались на сосновом холме по выходным. И сегодня как раз был день общего сбора. А вскоре всем желающим домовладельцам вообще предстояло провести здесь целую рождественскую неделю.
– Будут настоящие святки! – рассказывала Тина за завтраком.
Поселившись в «Москве», она очень быстро перезнакомилась со всеми здешними домохозяйками и была поэтому в курсе всех событий. К тому же еду для Тины и Ренаты готовила домработница одной из постоянных дачных жительниц, немолодой дамы по имени Агния Львовна Филаретова. От Агнии Львовны Тина и узнавала местные новости.
– Настоящие святки, по-моему, бывают от Рождества до Крещения, – заметила Рената.
– Может быть. Но от Рождества до Крещения не бывает каникул, а в эту неделю будут. И все приедут, устроят гулянья, как в старых фильмах. Ряженые будут. Все уже костюмы шьют. Давайте и мы пошьем, а, Рената?
Рената представила, как они, обе с животами, будут выглядеть в костюмах ряженых, и не смогла
