И я звоню Галилею.
Мой коллега как всегда приезжает с полной сумкой сюрпризов. Как волшебный Оле-Лукойе, он раскрывает надо мной зонт из пивной пены, и я забываю о реальности. Как дядюшка Римус, он забавляет меня рассказами о хитрых лисах и пронырливых братцах кроликах… Мы медленно фланируем по парку, дышим осенним воздухом, снимаем с деревьев детей и помогаем старушкам переходить улицы. Мы творим добро. Мы похожи на двух идиотов, коими, если быть честными до конца, мы, собственно, и являемся.
Впереди нас идет девушка. Очень красивая. Я смотрю на нее молча минут пять. Галилей что-то бубнит, затем его взгляд останавливается на девушке и он тоже замолкает. Мы идем за ней в невидимом кильватере чуть сладковатых духов. Галилей спотыкается о пивную банку, немного приходит в себя и изрекает задумчиво:
— Блин… Ну кто-то же ее ебёт!
И происходит чудо. Богиня оборачивается и спокойно отвечает Галилею:
— Такой же урод, как и ты.
У меня дома все уже более-менее спокойно. Настенька варит суп, Пачина читает свежепозавчерашнюю раскопную газету, пахнущую колбасой, и они улыбаются друг другу, как два встретившиеся в пустыне бедуина. Этот великолепный матримониальный пейзаж портим мы с Галилеем, вваливающиеся в коридор в виде двух оживших мешков с картошкой.
Настенька крепится: она уже повидала всякое.
— Пожалуйста, к столу.
Галилей рыгает и тащит меня в комнату.
— Чувак, — говорит он, оглядываясь по сторонам. — На твоем месте я бы уже давно переехал.
Дальше начинается знакомая пьеса с повторяющимся сценарием.
Я:
Куда мне ехать? Мне уже нигде не будет спокойно.
Галилей:
Чувак, я прошу тебя как брата — забудь про неё.
Я:
Ты смеёшься? Как я могу забыть? Забыть… мы сидели в этом кресле. Она расчесывала волосы перед этим зеркалом. Спала на этой подушке. А я нашел её… нашел на этом ковре…
Галилей:
Успокойся, чувак! Чувак!.. Ты здесь не при чём!
Я:
Это я рассказал ей про эти таблетки. Я рассказал про таблетки. Рассказал про таблетки…
Галилей:
И что теперь? Чувак!
Голову заполняет бессмысленный хоровод мыслей, тело бьет судорога, рука ищет что-то острое, тонкое — вогнать в глаз, прекратить этот белый туман, остановить неизбежно наступающее безумие.
Таблетки. Запертая дверь. Первый признак отравления — посинение трупа.
Галилей бьёт меня в лицо. Кричит. Снова бьёт.
— Успокойся! Приди в себя!
Я вдыхаю.
И выдыхаю.
— Знаешь, дружище, — говорю я Галилею. — Мне, наверное, и правда, лучше отсюда съехать.
За стенкой сладко стонет Настенька. Галилей кивает и хлопает меня по плечу.
Рано утром от Галилея приходит сообщение, состоящее из одного слова:
«Эбус!»
Эта пышущая жизнью новость не дает мне покоя до самого обеда. В обед сообщение повторяется, причем текст остается тем же. Я задумчиво смотрю на часы, я фигею.
На раскопе галдеж. В том месте, где материк никак не хотел откапываться, полезло из-под земли что- то непонятное.
Сначала земля резко поменяла оттенок с серого на черный. Такое бывает, когда раскапываешь древнее пепелище. Но какое пепелище может быть под кучами мусора?
Потом открылись камни. Да какие камни — булыжники! Скалы! Берсеркеры взламывали их до самого обеда, теперь они отдыхают на солнышке, а мы выбираем из развороченной ямы грунт вперемешку с осколками камня.
Я ковыряю лопатой однообразно серую землю и думаю о Галилее. Камни противно скрипят. Шельма раскрыл рот и смотрит на непонятную яму посреди ровного материка.
К четырем часам приходит очередная депеша:
«Ниже пояса парализован!»
Еще бы, отвечаю. Где такую кошку подцепил?
И вот тут Галилей окончательно выходит за пределы моих ожиданий.
«Не подцепил, а встретил. Зовут Алиса. Влюбился».
Ептыть! Любовь сложная штука, но одно известно точно — мозги у здорового человека отрубает начисто. Прощай, мой трезвомыслящий, рассудительный и независимый товарищ.
А он, собака, еще и бредит:
«Приходи сегодня знакомиться».
Ну-ну.
Приду.
Готовясь к самому худшему, глажу рубашку и покупаю в гастрономе коньяк вместо портвейна. Потом трясусь в маршрутке, вылезаю на остановке перед галилеевской общагой. Звонит телефон.
— Чувак? — говорит Галилей.
— Я здесь. Почему у тебя в общаге не горит свет?
— Потому что я не в общаге, — раздается голос сзади, и Галилей хлопает меня по плечу. — Привет.
Ежкин кот!!
Галилей гладко выбрит и пахнет одеколоном. На ногах туфли вместо растоптанных ботинок, даже живот он ухитрился втянуть куда-то под ребра.
— Ого! — реагирую я.
Галилей улыбается, расправляет плечи и говорит:
— Пойдем. Она ждет нас дома.
— Где — дома?
— У нас дома, — говорит Галилей, и меня охватывает тонкая паутина чужой близости. Непроизвольно вздрагиваю.
Галилей берет меня за плечо.
— Слышишь, чувак! — кричу ему я. — Я еще посмотрю, кто там тебя так заморочил. Без боя я тебя не отдам!
А он отвечает:
