– Черт! – выругался Жюль. – Как он заметил?
Роман с отроком тут же бросились к Кину.
– Ты прав, брат, – сказал он Фридриху. – Спасибо тебе.
Кин был неподвижен.
– Это первый человек, который развязал узел моего шута.
– И поэтому его надо убить, – сказал рыцарь.
Роман подхватил из-под стола толстую веревку и надежно скрутил руки Кина.
– Погоди, – сказал Роман. – Он говорит по-латыни не хуже нас с тобой и знает Бертольда. Скоро вернется мой шут и допросит его. Он допросит его как надо, огнем.
– Как хочешь, – сказал рыцарь. – Я слышал, что ты близок к открытию тайны золота.
– Да, – сказал Роман. – Я близок. Но это долгая работа. Это будет не сегодня. Я беспокоюсь за судьбу этого деяния.
– Только ли деяния?
– И меня. И моих помощников.
– Чем мы тебе можем быть полезны?
– Ты знаешь чем – ты мой старый знакомый. Ты потерял руку, когда в твоем замке взорвалась реторта, хоть и говоришь, что это случилось в битве с сарацинами.
– Допустим, – сказал рыцарь.
– Мне главное – сохранить все это. Чтобы работать дальше.
– Похвально. Но если наши пойдут завтра на штурм, как я могу обещать тебе безопасность?
– И не только мне, брат, – сказал Роман. – Ты знаешь, у нас живет польская княжна?
Шар опять приблизился к Кину. Губы Кина шевельнулись:
– Плохо дело. Думай, Жюль...
Жюль кивнул, словно Кин мог увидеть его. И обернулся к Анне – может, искал сочувствия?
– Если ты уйдешь, я не справлюсь с машиной? – спросила Анна.
– Нет, моя девочка, – сказал Жюль тихо. – Тебе не вытянуть нас.
Роман и рыцарь подняли глаза.
– Кто-то идет, – сказал Роман отроку. – Задержи его. Я вернусь.
Рыцарь тяжело поднялся из-за стола и опустил капюшон.
– Завязать глаза? – спросил Фридрих.
Роман махнул рукой.
– Я выйду с тобой. Скорей.
Потайная дверь закрылась за рыцарем и Романом.
Шут спустился по лестнице.
– Где хозяин? – спросил он.
– Не знаю, – ответил отрок.
– Убежал к орденским братьям? Нет, он один не убежит. Ему все это нужно... это его золото... Это его власть и слава.
22
Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.
Анна дернула Жюля за рукав:
– Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.
– Какую еще Магду? – В гусарских глазах Жюля была тоска.
– Польскую княжну, Магдалену.
– Ну и что?
– Я пойду туда. Вместо нее.
– Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. К тому же куда мы княжну денем?
– Слушай спокойно. У нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.
– Замолчи. И без твоих идей тошно.
– Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?
– Да.
– Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!
– Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты думаешь, Кин первый? Ты думаешь, никто из нас не погибал?..
В окошко под потолком тянуло влажным холодом – погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.
– Вопрос не в праве! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы меня уже посвятили в ваши дела...
– Нарушение прошлого может достичь критической точки.
– О чем ты говоришь! Кин лежит связанный.
Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.
– Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.
– Не теряй времени. Веди шар в терем. Мне же надо переодеться.
– Погоди, может быть...
– Поехали, Жюль, миленький!
Анну охватило жуткое нетерпение – будто ей предстоял прыжок с парашютом и должно быть страшно, но опасение опоздать с прыжком оказывается сильнее страха.
Шар покинул дом Романа и пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах, далекое зарево. Впереди был терем.
Шар вошел в терем, потом завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, шагнула было нетерпеливо в нее, потом опомнилась, начала, путаясь в рукавах, стаскивать кофту...
– Все чисто, – сказал Жюль. – Можно...
– Погоди! – крикнула Анна. – Я же не могу там оставлять одежду!
Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка горела на столе. По черной слюде окна стекали мутные капли дождя.
Шар быстро обежал комнату, заглянул в углы, остановился перед задней, закрытой дверью...
– Учти, что там спит ее тетка, – сказал Жюль. Потом другим голосом – изгнав сомнения, приняв решение: – Ладно. Теперь слушай внимательно. Момент переноса не терпит ошибок.
Жюль поднялся, достал из пульта плоскую облатку в сантиметр диаметром, прижал ее под левым ухом Анны. Облатка была прохладной. Она тихо щелкнула и присосалась к коже.
– Чтобы вернуться, ты должна замкнуть поле. Для этого дотронешься пальцем до этой... присоски. И я тебя вытяну. Будешь там приземляться – чуть подогни ноги, чтобы не было удара.
Польская княжна повернулась во сне, шевельнулись ее губы. Рука упала вниз – согнутые пальцы коснулись пола.
Анна быстро шагнула в раму. И тут же закружилась голова и началось падение – падение в глубь времени, бесконечное и страшное, потому что не за что было уцепиться, некому даже крикнуть, чтобы остановили, удержали, спасли, вернули, и не было голоса, не было верха и низа – была смерть или преддверие ее, в котором крутилась мысль: зачем же ей не сказали? Не предупредили? Зачем ее предали, бросили, оставили, ведь она никому ничего плохого не сделала? Она еще так молода, она не успела пожить... Жалость к себе охватила слезной немощью, болью в сердце, а падение продолжалось – и вдруг прервалось, подхватило внутренности, словно в остановившемся лифте, и Анна поняла, что может открыть глаза...
И твердый пол ударил по ступням.
Анна проглотила слюну.
