четырьмя хозяйственными столами.
Доктор сразу догадался, что Люся выбрала себе один из столов и поставила там вымытую посуду. Он подумал, что Люся, вернее всего, успела спуститься к каналу и набрать воды. Молодец, умная девочка, чистюля.
Доктор прошел по коридору.
– Люся! – позвал он громко.
Никто не откликнулся.
Доктор почувствовал, что в квартире никого нет.
Как будто исчезновение небольшого человеческого тела из всех комнат настолько нарушило состояние воздуха, что ты уверен в том, что квартира пуста.
Доктор заглянул в каждую из комнат, а их в квартире было шесть.
В третьей было жилище Люси с Егором.
На столе лежали бумаги, журналы, даже старые газеты, на тахте валялась толстая открытая книга.
Доктор пошел к двери.
Наружная дверь приоткрыта.
Вернее всего, Люся сама пошла куда-то. Может, за водой? Или к генералу?
Стало ей тоскливо сидеть одной, вот она и пошла к Чумазилле.
Доктор понял, что надо оставить записку.
Он сел за стол, взял чистый лист бумаги, заточенный карандаш.
Как написать, чтобы она поняла, а чужому взгляду записка ничего не скажет?
Доктор успел написать только «Дорогая Люся!», как услышал снизу голоса.
Он кинулся к окну.
С третьего этажа было видно, как в нескольких десятках метров от подъезда посреди мостовой остановилась растерянная Люся.
К ней от канала бежали велосипедисты.
– Стой! – вопили они, стараясь перекричать друг друга.
Люся кинулась было бежать в другую сторону, но оттуда уже крутил педалями рикша.
«И чего же я не кинул коляску в реку!»
– В подъезд, Люся, в подъезд! – закричал доктор.
Люся подняла голову, увидела Леонида Моисеевича.
– Что? – крикнула она. – Что вы говорите?
И тут же на нее накинулся первый из велосипедистов.
Люся стала отбиваться и этим дала им повод ее бить.
– Не смейте! – закричал доктор. – Отпустите!
– Ах вот ты где! – обрадовался рикша.
И кинулся к подъезду.
Но доктор не стал его дожидаться, а побежал по лестнице вниз.
Он встретил рикшу на втором этаже. Рикша схватил его, он был куда сильнее и злее.
– Да я же не убегаю! – кричал доктор.
Рикша заломил ему руку за спину и так вывел его на улицу.
– Ну зачем вы так, – сказала Люся, когда их вели к каналу.
– Что так? – не понял доктор.
– Стали кричать. Они бы вас не заметили. А потом бы вы с Егором меня освободили.
Велосипедисты с шутками и гоготом мальчишек, выигравших футбольный матч у соседнего двора, связали пленникам руки перед животом и потащили их к набережной. Там взобрались на велосипеды – одни ехали спереди, натянув веревки, другие перекликались сзади.
Рукам было больно. Веревки дергались, узлы впивались в запястья.
Зато велосипедисты не слышали, о чем разговаривали Люся с доктором.
Доктор рассказал ей, что Егор уже находится в реальном мире, чем ее страшно испугал. Она не думала, не хотела думать об опасности для Земли или каких-то химических складах – ее Егорушка, ее единственное сокровище, ради которого стоит жить, ушел от нее.
Она и жалела его, и боялась за него, а то принималась казнить его и проклинать, потому что нельзя думать только о себе – разве так можно, кинуть ее в этой яме? «Я же за ним пошла бы куда хочешь, хоть на Северный полюс».
Потом ею завладела новая мысль:
