официальной прессы и официального же телевидения — оказывается, оранжевая и розовая пошлость до сих пор дают нам солидную фору. В нормальных и опять-таки приличных людях просыпается доселе дремавший внутренний цензор. Страна погружается в спячку. Либералы выглядят клоунами. Эти и другие приметы заморозка — не результат чьей-то злой воли: тут поступь самой истории, с которой не поспоришь. Человек в России не делает историю. В мире, возможно, тоже — но история мира хотя бы не так предсказуема в своем генеральном движении. В России только и остается, по-розановски говоря, летом собирать ягоды и варить варенье, а зимой пить с вареньем чай — не пытаясь, например, зимой собирать грибы.
Прогноз российского развития на ближайший год — задача довольно элементарная. Есть по сути всего три версии — все довольно пугцванговые: они не то чтобы одинаково травматичны, но ведут в один и тот же тупик. Для вхождения в заморозок обязательно появление умной, трезвой, сильной фигуры: должен возникнуть некий русский аналог исламского фундаменталистского мыслителя Гейдара Джемаля, но на русской, православной почве. Это должен быть убежденный, неконъюнктурный, сообразительный государственник-имперец с небольшой, но надежной харизмой типа сталинской, властный, не запятнанный никакими финансовыми скандалами, лояльный к коммунистам (хотя не коммунист), не связанный с ельцинской и постъельцинской элитой, но вхожий в нее (потому что иначе у него не будет стартовых возможностей). Думаю, сегодня уже всем очевидно, что Владимир Путин — не злодей и не тиран, чего бы там ни разносило нервное эхо и ни писали сверхновые газеты. Путин — фигура сугубо буферная, временная, обозначающая вектор — не более. Он нужен для того, чтобы в недрах «путинского режима» (на самом деле никакого режима нет, есть историческая пауза при благоприятной нефтяной конъюнктуре) вырос настоящий политик имперского типа. Откуда он возьмется — пока не очень понятно. Возможно, именно в 2006 году он заявит о себе: во всяком случае пора бы.
Таким политиком может стать Дмитрий Рогозин — но только при одном условии: ему должно хватить храбрости окончательно отколоться от Кремля, найти новых спонсоров и превратиться в храбрую, резкую оппозицию. Кажется, этот шаг требует большей самостоятельности и уж точно большей идейности, чем рогозинская, но внезапная слава вкупе со столь же внезапным запретом на профессию кружила и не такие головы. Снятие «Родины» с предвыборной гонки в Московской думе — только первый звонок. Власть поняла, какого волка она позвала в помощь на «красных собак». Национализм становится не просто главным лозунгом момента — он выглядит единственной платформой, на которой готовы объединяться почти все протестные силы, кроме маргиналов-правозащитников. И поздно крутить по телеку разоблачительные ролики о фашиках: и цивилизованные, и пещерные националисты равно чувствуют в Рогозине своего. Конечно, это не значит, что именно он станет главной фигурой 2006 года: эта фигура способна, по выражению того же Джемаля, «соткаться из тумана» и перетянуть на свою сторону процентов шестьдесят электората. К 2008 году она обозначится почти наверняка.
Есть и второй вариант — при нем объединитель-государственник с задатками нового Сталина не успеет сформироваться в путинский период (или сформируется, но у путинских преемников не хватит смелости запустить его во власть — они ведь примерно представляют свою участь в случае его воцарения). Тогда ему понадобится еще один буферный срок — года до 2012, а на выборах 2008 года победит какая- нибудь из гладких, умеренно безликих, относительно консервативных фигур вроде Дмитрия Медведева, Сергея Иванова или даже Александра Жукова. Называют и Дмитрия Козака — представителя тоже умеренных, но либералов; кто бы из путинских преемников ни прошел во власть — это будет типично буферный политик, главной задачей которого останется «потянуть время». Он не будет годиться для масштабного национального проекта, а главное — не будет обладать достаточной легитимностью для него.
Национальные проекты осуществляются народными героями. Пусть Сталин был самым серым в ленинской плеяде — за его спиной была хотя бы оборона Царицына, именно он расправился с Троцким, которого народ во второй половине двадцатых ненавидел за постоянные смуты и дискуссии. Сталин умел разговаривать с людьми. Сталин находил четкие формулы. Сталин наконец был не только аппаратным борцом, но и человеком с убеждениями, при всей отвратительности этих убеждений, в окружении Путина таких людей сегодня не просматривается. Кто бы из птенцов его гнезда ни получил власть по кремлевскому сценарию (а сценарий этот, думается, еще и не написан толком — мало ли что может случиться за два года) — это не будет Новый Государственник, и роль его останется, так сказать, родовспомогательной.
Есть наконец третий сценарий, который может парадоксальным образом привести к власти человека из совершенно другой парадигмы, с другими взглядами и намерениями. Если цены на нефть внезапно рухнут, или от России в результате серии терактов отделится Северный Кавказ, или техногенные катастрофы, которых ждали еще в 2003 году, догонят наконец Отечество — вполне вероятно, что крайней окажется именно нынешняя власть, безликая и ни в чем особенно не виноватая. И тогда провести во власть преемника Кремль не сможет — а если события примут особенно катастрофический оборот, не гарантировано и благополучное завершение нынешнего президентства. Вот тогда-то во главе страны и может оказаться либо бывший олигарх, либо убежденный демократ, либо политик левацкого толка.
Наиболее подходящая кандидатура — разумеется, Михаил Ходорковский, которого народ на руках внесет в Кремль… исключительно для того, чтобы год спустя оттуда вынести, и хорошо еще, если не выстрелить им из пушки. Ситуация с воцарением Лжедмитрия может повториться запросто — список претензий к власти в России растет стремительно, но революции всегда остаются только локомотивами истории, а новых путей проложить не в состоянии. Никто не сомневается, что революция может ускорить развитие России, но развитие это идет по предуказанной кольцевой дороге и потому никаких перемен ждать не приходится. Ходорковский или любой другой демократ, которому повезет (точнее — не повезет) воцариться в стране, приведет к стремительному и окончательному развалу, к полному краху государства, поскольку один раз победа олигархии уже почти довела до этого. В результате востребованный жесткий лидер придет быстрее и раньше и будет вдобавок легитимизирован тем окончательным бардаком, после которого самые крутые меры будут смотреться как единственно возможные.
Таким образом, все три сценария российского развития заканчиваются появлением одного и того же сильного, национально ориентированного лидера, обреченного на массовые репрессии только потому, что никакого другого стимула для развития у России в эпохи заморозков не бывает. Нас ждет великая, кровавая и, вероятно, последняя в своем роде эпоха — на следующий заморозок у России просто не хватит ресурса, а центробежные силы следующей оттепели окажутся столь страшны, что страна вряд ли досуществует до 2050 года в своем нынешнем составе. Что касается самого 2006 года, который мы с радостным нетерпением встретили, — он вряд ли будет богат на яркие политические события. Все будет происходить прикровенно, аккуратно, малозаметно. И либо страна сумеет породить в своих недрах нового тирана, который в будущем году уже поднимет головенку, либо она продолжит обретаться в летаргии, медленно распадаясь и готовясь к последнему Великому Рывку в своей истории.
Сталинская высотка
От нового романа Аксенова — как ранее от «Кесарева свечения» — пытаются отмахнуться, наклеив на него ярлык «постмодернистской игры». Но Аксенов — не постмодернист и никогда им не был, да и постмодернизма, если честно, тоже не было. В «Москве» есть игровое начало, но его нет только в технической документации — литература всегда замешана на переодеваниях и чудесных допущениях.
Последний роман Аксенова нуждается в серьезной интерпретации. В каком-то смысле это ответ
