— Браво, браво.
Скучным тоном.
Маргарита воздевает руки с переплетенными пальцами.
— Мои молитвы защитили его.
Эге. Иоанн смотрит на Эдуарда.
— Георг вернулся, — говорит он шепотом. — Лучше мне не мозолить ему глаза. А?
— Ммм, — отвечает (кисло) Эдуард.
Иоанн улыбается.
— Отлично. Я остаюсь. Только ведь и он будет мне завидовать — не меньше других. Я его боюсь.
Эдуард мотает головой — дескать, не бойся.
— Мммм.
— Как хочешь, — ласково (о-о-о!) отвечает Иоанн. — Располагай мною по своему усмотрению. Я был и остаюсь младенчески чист и невинен. Отлично.
Маргарита начинает проявлять назойливость:
— А ты что не идешь встречать нашего сына?
— Ммм.
Ворчливое мычание Эдуарда, всегда неохотно отрывающего зад от трона, если только это не связано с тем, чтобы отправиться спать, обращено (ох ты!) к жене.
— Отлично, — без запинки расшифровывает Иоанн. — Он сказал: «Маргарита, пошла вон!»
О! Ого!
Пора. Я должен действовать. Сам не знаю — как.
Но немедленно. Сию минуту, у-у!
Колченогий Ричард.
Безмозглый Ричард.
Трусливый Ричард.
Ух!
Коварный Ричард.
Ах!
Мрачный Ричард.
Ричард без страха и упрека — а, то-то же!
9
Я крадучись — ооо! — обхожу вокруг колонны.
Выйдя на открытое место (на свет), сталкиваюсь с отцом. Опирающимся на руку Иоанна.
Мать притворяется, будто меня не замечает. И-и-и, и это в двух шагах! Ах, просто она игнорирует мое присутствие.
Отец при виде меня мрачнеет.
Он недоволен и сердито бросает мне:
— Мммммм.
Иоанн — у! — усердно переводит:
— Отлично. Ты же знаешь, аббат Йоркский, что не должен выходить из своих комнат. Безмозглый слизняк.
Сказать ему?
У, я это вычитал в одной книге.
Нет, все-таки скажу.
— Сучий сын!
Ага, сказал.
Рыча, Эдуард отвешивает мне оплеуху. Ух, от которой я лечу на пол.
Вот это затрещина, люди!
Зато — охохо — она питает мою ненависть.
Подогревает ее.
Умножает.
Мне больно. Я беспомощно барахтаюсь, перекатываясь на горбу. Ууу!
Оба голубка ушли. Маргарита собирается последовать за ними.
— Мать!
Она останавливается, не оборачиваясь. Маргарита.
— Чего тебе?
— Помоги подняться.
— Некогда. Я должна обнять Георга. Первая, раньше всех.
Эх!
Я усиленно (отчаянно) болтаю конечностями. Будто опрокинутый на спину паук.
— Я тоже твой сын.
Протягивая мне руку, она старается не смотреть на меня.
— С ним-то мне повезло.
— Ну да, а со мной вышла осечка. (Ай, ай, ай!) Скажи, мать, это правда, что я родился преждевременно?
— Беременность была неблагополучная, я тебе говорила.
— Опля! Значит, как выкидыш я нормальный, а?
— Перестань меня мучить, Ричард.
Я парирую. Молниеносно.
— Ты хочешь сказать, что Ричард действует тебе на нервы? — ору я. — Так бы и говорила! А мучиться предоставь мне!
О-о, обратите внимание, друзья: я начинаю огрызаться.
Ату!
— Муки оставь мне, я ни с кем не намерен их делить. Будь проклят день, когда ты меня зачала. Какой это был день?
— Не помню.
— Может, у тебя не было пустовки?
— К сожалению, как раз была. И-и, иначе бы ничего не вышло.
Ах!
— Тебе бы надо слезы лить, Маргарита.
— Э-э, это почему же?
— Полюбуйся, какого красавца сына ты произвела на свет. Мне и то за тебя стыдно. Охохо.
— Я не виновата.
— Виноваты твои хромосомы. И гнилые хромосомы отца.
— Не хули земного бога. Хромосомы у меня в порядке. И у твоего отца тоже. Ведь родили же мы после тебя Георга — само совершенство.
У-у, увы, я не сразу (не вдруг) нахожу, что на это сказать.
Опираясь на короткую ногу, я описываю другой ногой круг, будто циркулем. Это должно помочь мне углубиться — с целью выбора — в чащу (ухохихэхах) восклицаний, теснящихся в моем голове.
Вместо этого я должен выкапывать, выуживать, извлекать на свет слова.
Без них в исторический момент не обойтись.
И только (о-о!) ненависть может служить ведром, способным поднять их из колодца моего мозга, моего интеллекта.
Слова.
От слов зависят победы и поражения.
