что противу меня в сем деле не осталось ни малейшего неудовольствия. Если Ваше Превосходительство примет в соображение те значительнейшие перемены среди самого близкого круга моих знакомств и то весьма распространенное неодобрение некоторых частных моих сношений, кои ныне вызывают страх, то для вас отнюдь не будет удивительным, что я оказался под подозрением. На самом же деле я ничего не предпринимал, в противном случае мною было бы сообщено о сем Его Величеству. Я ищу везде просвещенную добродетель, а просвещенная добродетель ищет Ъезде истину. Вот и вся тайна, однако подозрительность рассуждает по-иному. Случившийся ныне взрыв имеет отдаленную причину.
У>§е давно все мои желания ограничивались тем, чтобы завершить именно здесь свои дни. Я возымел величайшую привязанность к особе Его Императорского Величества и к тому же совершенно привык к этой стране, где у меня образовались многочисленные связи. Чувства преданности и благодарности к Российскому Императору остаются прежними, однако прошлый декабрь совершенно переменил мое положение. Уже само то, что я оказался под подозрением, вызывает беспокойство и стеснение, которые отравляют жизнь. Во всех странах, а здесь особенно, между монархом и иностранным посланником не должно быть ни малейшего облака. Мне кажется, что теперь те католики, которых свя зывало с иезуитами лишь чувство уважения, представляются Императору какой-то подозрительной сектой.
Во всех вещах сего мира есть неудобства, и монархия, являющаяся высшей драгоценностью, имеет свои собственные. С одной стороны, величие государя не допускает не только что возражений, но и каких- то иных мнений; с другой, он не может и, осмелюсь сказать, не должен искать советов в книгах, поелику время монархов принадлежит народам. Кто же откроет ему глаза там, где страсти и заблуждения наперебой стараются сбить его с толку? Для меня здесь мало надежды. А посему подозрения останутся, и сего одного уже достаточно, чтобы я почтительнейше настаивал на моем отзыве, особливо имея в виду полную невозможность моего здесь пребывания в нынешних условиях. Могу поклясться перед Богом, что ежели представился бы мне выбор: возместить детям моим все ими потерянное, а самому при этом быть заключенным до конца дней в крепости или же продолжать здешнюю мою жизнь — я ни минуты не колебался бы. Дабы отстранить от сказанного мною даже тень подозрения в преувеличении, каковое мне всегда отвратительно, имею присовокупить следующее.
Португальский посланник получает сто тысяч пьемонтских ливров, баварский — 80.000, не считая больших привилегий, а вюр- тембергский — 80.000 рублей. <. .) При этом живет он один, без семейства.
Я говорю все это лишь для того, чтобы показать отнюдь не
185. АРХИЕПИСКОПУ РАГУЗСКОМУ МОНСЕНЬЕРУ СЕВЕРОЛИ
(ЯНВАРЬ —ФЕВРАЛЬ 1816 г.)
Ваше Высокопреосвященство,
С католической Церковью Санкт-Петербурга все кончено. Церковь сия, столь прекрасная, столь благоустроенная, столь процветающая, исчезла в единое мгновение. Зловещее предчувствие, вы раженное в постскриптуме последнего моего письма, оказалось вполне основательным: через двадцать дней разразилась гроза. Самое печальное то, что ее легко можно было предотвратить; вызвана же она была несколькими причинами. Во-первых, орден иезуитов сделался польским. Итальянцы, французы, немцы ничего или почти ничего не значат. А польская наций, к несчастию, пришла в совершенный упадок, и хотя польские иезуиты несравненно выше .мирских своих сограждан, все-такие не приходится искать среди них новых Бертье1, Невилля2, Босковича3, Беттинелли4 и т. д. и т. д. Во-вторых, преподобный отец генерал, которого я знаю и глубоко почитаю, безупречен в отношении святости, но в политике, проницательности и силе ума не стоит вровень с требованиями обстоятельства, для чего надобны такие головы, как Грубер5 или Аквавива6. Допущены такие оплошности и при обращениях, которые делались с неуместной поспешностию и слишком открыто. Наконец, эти господа позволили ревностности к своему Ордену увлечь и ослепить себя. Не видя опасности, они полагали, что пришло их время и уже пали все преграды. Воистину множественность и быстрота этих обращений среди высшего общества являли собой великолепное зрелище, но в то же время и для правительства было невозможно не обеспокоиться. Однако, я полагаю, оно не нанесло бы столь быстрого удара, ежели бы его не подталкивала и не возбуждала сильная и озлобленная до бешенства партия. Сам я также оказался захваченным сей бурей, чему было несколько причин. Во-первых, меня связывали узы дружбы с несколькими самыми выдающимися особами новой Церкви еще задолго до последних событий, а когда явилась опасность, я почел недостойным запереть перед ними свою дверь. Во-вторых,
В приговоре иезуитам Ваше Высокопреосвященство усмотрит, несомненно, изрядную жестокость. Но все-таки некоторые вещи делают честь Императору. Он не был жесток по отношению к личностям; он не изгнал преподобных отцов из всего государства; он щедро позаботился одеть, накормить и сопроводить их. И если Ваше Преосвященство примет в соображение, что из всех монархов мира он окружен самыми страшными врагами католичества, христианства вообще и иезуитов в частности, то остается лишь удивляться, как при таких обстоятельствах не произошло ничего ужасного. <. .)
1
2
3
6
7 «Александр Павлович в продолжительной аудиенции сумел образумить рьяного апологиста папы. Граф Местр отзывался, что никак не ожидал от русского государя подобной настойчивости. ..Le feu lui sortait des narines (Перевод: У него из ноздрей шел дым
186. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ