29 ФЕВРАЛЯ (12 МАРТА) 1816 г.
<...) Несомненно, г-н Граф, Россия представляет ныне зрелище весьма интересное. Повелителю ее хорошо известны все существующие язвы, и он искренно желает исцелить оные. В общем, после его возвращения заметно более жесткости в управлении и, ежели позволительно так выразиться, некоторое раздражение работника противу инструментов, кои не слушаются его руки.
Мы оказались свидетелями события, которое весьма занимало иностранцев, но здесь отнюдь не есть что-то удивительное: трое отставных адмиралов и четверо или пятеро генералов сделаны сенаторами. Старейшина сих господ, адмирал Гейт[113], англичанин, хотел было отказаться, ссылаясь на преклонные свои лета, глухоту и полное невежество в юриспруденции, но получил от министра юстиции такой ответ: «Дело не в знаниях; Его Императорское Величество надеется на ваше рвение, честность и здравый смысл». После сих слов адмирал нашелся лишь сказать, что «в таковом случае ничто не может помешать Императору доверить вам эскадру». <...)
Однако главным предметом всеобщих рассуждений является военное сословие. Я полагаю его не менее миллиона человек, и хотя в сем отношении Россия имеет такие средства, которых нет у других держав, тем не менее и для нее это огромный расход, который в силу обстоятельств должен бесконечно увеличиваться, если не сократить численность, ибо военные уже просто не могут существовать. Недавно один молодой офицер говорил: «У меня 1.200 рублей жалованья; пара эполет стоит 200, а чтобы иметь пристойный вид при дворе, мне их надобно полдюжины в год. Так что счет очень прост». Я знаю офицеров, живущих только на жалованье, которые просто не выходят, стараясь беречь мундиры. Вне служебного времени они сидят дома, как отцы трапписты, закутавшись в шинели. Повторяю, г-н Граф: Россия обладает средствами, которых нет более нигде, и ничто не возбуждает мое любопытство до такой степени, как ближайшее ее будущее.
Ваше Превосходительство видит, что безграничное увеличение военного сословия должно привлечь внимание всех истинно государственных мужей. Если вспомнить, что император Август управлял всем известным миром с 400.000 солдат, уж и не знаешь, что думать, глядя на происходящее. Как ни печально, но история не представляет ни одного примера, когда всеобщие и глубокие злоупотребления были бы исправлены законами и идеями, то есть мудростью человеческой; это делается лишь посредством револю ций, то ли бурных, то ли едва заметных, которые приносят новый порядок вещей. А в военной силе есть нечто опьяняющее, не дающее власти сдерживать себя. Что произошло в средние века, когда мы все были воинами? Наступил феодальный порядок, который задушил королевскую власть. А что будет теперь? Никому сие не известно, но когда это неизвестное наступит, уже не останется никакой возможности помешать ему. Но мы все-таки в силах оное предупредить, и точно так же, как гражданское общество создало истинную монархию, цивилизуя грубую силу, так и сильное гражданское общество есть наилучшее охранение монархии. С сей стороны Россия весьма неблагополучна: гражданское общество здесь не имеет абсолютно никакого значения. Вашему Превосходительству хорошо известно, что такое женатое и находящееся на содержании духовенство; а дворяне в истинном смысле сего понятия как сословие почти уничтожены системой чинов; нет до сих пор ни законного суда, ни гражданского правления; военная и гражданская службы, равнозначные при Петре I, теперь разделены огромной дистанцией и т. д. Чиновники, весьма влиятельные хотя бы по своей численности, не получая содержания, кормятся, как это всегда бывает, собственными силами. Таково состояние дел, и для деятельности Его Императорского Величества предлежит обширное поле. Он ясно видит все зло, особливо тот дух нечестности и казнокрадства, каковой старается искоренить всеми своими силами. Да благословит его Господь! Оканчиваю тем, с чего начал. Россия являет собою великое зрелище, на каковое всегда я_ буду взирать с любовью, но и с ужасом.
Император стал жестким и даже тяжелым. Он подавляет всех вокруг. Его дурной нрав более чем оправдан, и все-таки это истинное несчастие. Успехи, достигнутые им в чужих краях, сделали его настол^о самоуверенным, что он уже ни в чем более не сомневается. Боже сохрани, как бы не зашло все слишком далеко! Для меня невозможно не любить его, да и нет у нас иного друга. Австрия хочет всем завладеть или сама, или через своих принцев. <...)
187. ГРАФ К. В. НЕССЕЛЬРОДЕ — КНЯЗЮ П. Б. КОЗЛОВСКОМУ
31 МАРТА (12 АПРЕЛЯ) 1816 г.
Князь,
Депеша, отправленная к вам с настоящей почтой по поводу отозвания графа де Местра, была составлена в не слишком неблагоприятных выражениях лишь из снисхождения к просьбам этого посланника, который вполне основательно придает большое значение заботливому к нему отношению, должен ствующему гарантировать ему как забвение всего происшедшего, так и выгоды, присущие почетному отозванию. <. .>
Граф де Местр во время пребывания своего в России приобрел репутацию, соответствующую его высоким познаниям, но преувеличивающую широту его ума. Его удивительная память, обогащенная и изощренная долгими занятиями, существенно заменяет недостающую ему глубину. Стремясь более ослепить, чем просветить окружающих, г-н де Местр домогается всяких успехов, каких только можно добиться в высшем свете, и его чрезвычайное усердие непрестанно бывать в нем, обратившееся в привычку и настоятельную потребность, предоставляет ему широкие возможности пользоваться в избранном им кругу властным авторитетом. Его политические взгляды и религиозные убеждения приобрели крайнюю тенденциозность по причине несчастных событий, жертвой которых он оказался. Непоколебимое упорство его идей и нетерпимость его принципов являются исключительно результатом ненависти, которую он питает без разбора ко всему, что ему кажется приближающимся к мнениям века, хвалить которые ему не за что. Уже и раньше проникнутый далеко не либеральными взглядами, он с еще большей горячностью воспринял все недостатки, свойственные духу касты и секты, с тех пор как открыл, что источник всех бед надо искать в предмете его личной ненависти. Таковы настроения, с которыми этот посланник приехал в Россию.
Легкость его успехов, прием, оказанный ему повсюду, наконец, его общение с иезуитами внушили ему надежду, что своими речами, своею настойчивостью и своей перепиской он может оказывать пользу католической вере, полномочным представителем которой он, в конце концов, возомнил себя. Соединяя французскую самоувереность с самыми крайними ультрамонтанскими притязаниями, этот посланник не мог успокоиться до тех пор, пока ему не удалось утвердить культ своих принципов в домах, где в течение многих лет ему была предоставлена возможность высказываться и где он был всегда желанным гостем. Красноречие, с которым он восхвалял в салонах иезуитов, открывало доступ во многие семейства их духовникам и их книгам; оно внушало доверие к их пансиону, хотя даже сам оратор отказывался дать лестную оценку этой школе, не заслуживавшей ее ни в каком отношении.
Вскоре разразился скандал тайных вероотступничеств. Произошло изгнание иезуитов; господин де Местр был призван к порядку путем конфиденциальных и благожелательных указаний. Он пытался оправдаться в глазах Императора, и Его Величество обещал ему забвение всего происшедшего. Тем не менее- дальнейшее пребывание этого посланника при русском дворе, при столь неблагоприятных ауспициях, было бы неуместно, и Его Величество с удовлетворением узнал бы о назначении ему преемника, но, конечно, при условии, чтобы отозвание этого человека, преклонного возраста и обременного заботами о семье, не повредило его будущности. Уже то, что самая его вина б^ла покрыта данным ему обещанием, казалось Императору достаточным основанием, чтобы быть ему полезным. К тому же Его Императорское Величество убежден, что граф де Местр благодаря своей честности и своим знаниям может еще оказать важные услуги своему королю, особенно в области государственного управления. <. .>
188. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ
28 МАРТА (9 АПРЕЛЯ) 1816 г. <...) Все общество сделалось каким-то печальным. Иностранцы, возвратившиеся сюда после двух или трех лет отсутствия, не
узнают его. Не менее 23 знатных семейств собираются ехать в чужие края; с ними я потеряю то, что более всего люблю и уважаю. Все гонит меня из этого города. Печаль, о которой я говорю, имеет разные причины, и рассуждать о них было бы слишком долго. Несомненно лишь одно: тяжкие жертвы, понесенные в 1812 году, и последствия оных принудили множество русских ограничить расходы и закрыть двери домов своих.
Преподобный отец Генерал иезуитов за несколько месяцев до того, как Орден был изгнан отсюда, просил у Его Императорского Величества позволения поехать в Рим согласно обычаю, принятому до него