Петербургские письма

путешествия Императора, в мае будущего года. Хотя и нельзя сказать, что в России совершенно невозможно отыскать хоть какие-то злоупотребления и тягости, я, тем не менее, привя­зался к сек стране. Мне дороги мои книги, мой стол, мое кресло и вообще тысяча вещей, которые не имеют даже имени. Мне не хо­чется съезжать с места и говорить всему, что я каждодневно вижу уже пятнадцать лет: «Прощайте навсегда».

20*

307

Впрочем, если опять обратиться к физике, со мною будет то же самое, что и с телом, выброшенным с одной планеты на другую. Сначала оно поднимается, а потом падает. Истинно болезненным для меня окажется только отделение, но вскоре противуположное притяжение окажет свое действие в соответствии с обычным зако­ном квадратов. — И насколько таковое притяжение увеличится при мысли о том, что возвращение даст мне счастливую возмож­ность свидеться с вами! Я не знаю ваши планы, но если ока­жемся мы оба одновременно в Италии, мне будет совершенно не­обходимо обнять зам и вместе с вами вспомнить о вечерах на большой набережной, о прогулках в Петергоф, о стольких усла­дительных часах и стольких печальных переживаниях! Обращаясь к сему навсегда ушедшему времени, я чувствую, как сердце мое сжимается, словно промеж двух досок, и готово разорваться. <.. .> Пора уже заканчивать это письмо, но прежде хочу сообщить вам, что Король удостоил меня назначением в должность первоприсут­ствующего высшего суда. Я еще не знаю, где это будет и предпо­ лагается ли сей чин в качестве приготовительного к более высо­кому. Родольф мой (и ваш тоже) теперь подполковник генераль­ного штаба. В этом отношении я вполне доволен Он поручает мне передать вам тысячу нежностей и почтительных поклонов и не менее моего жаждет свидеться с вами. Он увозит отсюда на­градную шпагу «За храбрость» и знание русского языка, чем вы сможете воспользоваться, чтобы говорить с ним дурно обо мне в моем присутствии, ибо и через пятнадцать лет я знаю лишь одно слозо: хорошо, каковое надобно каждую минуту, дабы хвалить все, что только ни делается. — Тысячу и тысячу раз до свидания, г-н адмирал, обнимаю вас от всего сердца с тем сладостным чув­ством печали, для изображения коего я не нахожу слов.

201. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ

28 НОЯБРЯ (Ю ДЕКАБРЯ) 1816 г.

<...) Почти все время Император занят по военной части. Ми­нистр вероисповеданий князь Александр Голицын, о котором я столько писал, бывает у Его Императорского Величества, обедает и ужинает с ним, но лишь в качестве друга и чуть ли не просто сотрапезника. Для прочих министров даже нет министерских до­ кладов. Управляет всем комитет министров, предложения коего и подаются Императору на утверждение. Самой важной персоной, которая передает распоряжения по всем частям управлёния, явля­ется граф Аракчеев, артиллерийский офицер, большого природ­ного ума, сохраняющий в поведении своем изрядное постоянство: он отказывается от денег (он богат) и от орденов, к коим не испы­ тывает никакого влечения, а довольствуется только портретом Императора и высшими воинскими почестями, отдаваемыми са­мому Императору,—дело небывалое и неслыханное. Каждый день он подает Его Императорскому Величеству целые связки бумаг, относящихся до всех частей управления. Недавно мне рассказы­вали, что один секретарь, явившийся к нему с докладом по мини­стерству вероисповеданий, спросил: «Не почитает ли Ваше Пре­восходительство уместным, чтобы я доложил сие своему началь­ству?» Аракчеев отвечал: «А это уж как вам угодно».

Именно он сказал о случае с домом католиков¹, про который я уже достаточно писал: «Что за дурацкое дело рассуждать, кому принадлежит сей дом! Он нужен — значит, он будет взят. И гово­рить тут больше не о чем».

Я не могу себе представить, чтобы когда-нибудь Россия могла управляться.иначе. <. .)

Император занимается буквально всем. Никогда еще здесь не было столь всеобъемлющей власти, однако внутри страны все де­лается по-своему. Что ж, верно, есть нации, коим предопределено быть дурно управляемыми. Сие может показаться великим пара­доксом, тем не менее это святая истина, и означает она лишь то, что русские не предрасположены к лучшему правлению, и ежели предложить им все те пустые либеральные законы и конституции, то они лишь потеряют от того свою силу. <. .)

¹ О случае с домом католиков — см. письмо № 191.

• 202. КАРДИНАЛУ СЕВЕРОЛИ

3 (15) ДЕКАБРЯ 1816 г.

<...) Похоже, что Библейское Общество кружит головы даже людям совсем для него посторонним; во всяком случае, говорят, будто книжные лавки не могут удовлетворить всех желающих. Саси¹ и Карьер² — самые распространенные, поскольку в России речь может идти только о французском языке. Пока еще не вид­но, что из сего получится, но занятно само по себе зрелище со­ вместно заседающих в Библейском Обществе социниан, деистов, просто любопытствующих и даже врагов всякой религии. Не ме­нее любопытно и другое зрелище, но совершенно в ином роде—• неловкое положение сегодня Англиканской Церкви. Загнанная в угол Библейским Обществом, она вынуждена была заявить, что верные чада Церкви не могут толковать Библию иначе, чем она сама; на сие все нонконформисты хором вскричали: «Ах, судары­ня, так, значит, вы католичка!» <...)

Саси, Луи Исаак Леметр, де (1613—1684)—французский богослов и пи­сатель. Автор перевода Библии на французский язык, который был начат им во время трехлетнего заключения в Бастилии.

* Карьер, Луи (1662—1717)—французский богослов. Автор комментариев к французскому переводу Библии.

203. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ <1816 г.)

Г-н Граф,

Судя по одной фразе в последнем письме Вашего Превосхо­дительства, я вижу, что вы почти еевсем не представляете, ка­ково положение католической религии в сей обширной Империи. Дело сие величайшей важности, и пусть Его Величество не сетует на меня за желание вполне оное разъяснить.

Ваше Превосходительство имели возможность прочесть в офи­циальных публикациях по поводу выдворения иезуитов, что Рос­сия всегда отличалась духом терпимости. О сем, конечно, очень хорошо рассуждать, и скажу вам, г-н Граф, более того: я твердо уверен, что Его Императорское Величество совершенно в сие ве­рит, ибо, как я уже имел честь писать Вашему Превосходитель­ству, во всем свете нет такого государя, который столько же не уважал бы свободу совести. Но на самом деле ничего такого нет, и можно сказать, не греша противу истины, что католическая ре­лигия лишь .терпима в России.

Но если Ваше Превосходительство желает доподлинной точ­ности, необходимой в такого рода делах, католическая религия здесь отнюдь не есть религия терпимая, но, как и протестантизм, религия государственная, хотя ни та, ни другая не являются го­сподствующими, что, впрочем, совсем другое дело. Религией тер­пимой называют ту, которая устанавливается либо силой, либо хитростью: таковы протестанты во Франции и раскольники в Рос­сии. Но когда государь путем завоевания или уступок приобретает новые владения с уже установившейся религией, речь тогда идет не о терпимости, а о праве. Я поделился таковыми соображениями с некоторыми из здешних светлых голов, и все они были немало поражены,.

Припоминаю, как года три тому назад министр вероиспо­веданий князь Александр Голицын, коему