Петербургские письма

сейчас мы скольким обязаны, прямо сказал мне: «Действительно, это так и есть, про­сто я никогда о сем не думал».

Но я хотел бы в разъяснение к сему добавить, что ежели като­лическая религия терпима в обыкновенном смысле сего слова, это на самом деле означает, что она вовсе не терпима.

Любая религия не может почитаться терпимою, если наруша­ется ее дух, ее догматы и ее правила. Его Величество, наш пове­литель, несомненно, не почитал бы себя терпимым к евреям, если бы принуждал их в своих владениях есть свинину и работать по субботам. Но ведь именно нечто подобное происходит здесь с нами.

В синагоге разрешается говорить, что Иисус Христос был сы­ном солдата, а в мечети — вопрошать: «Как у Бога мог быть сын, если он не имел жены?» Одно из сих богохульств содержится в Талмуде¹, другое — в Коране. Никто в сие не вмешивается и ни на что не жалуется.

Но если католический проповедник говорит: «Вне Церкви нет спасения!», мирские власти призывают его к ответу, выговаривают ему и велят впредь представлять на рассмотрение свои проповеди. «Он выказывает неуважение к нашей религии». Как будто, трак­туя Спасителя бастардом, ему не выказывают несколько меньшее почитание! Если кто-то не желает что-либо выслушивать в терпи­мой государством церкви, он вполне может не ходить туда.

В свое время Его Императорское Величество повелел, чтобы память генерала Моро почтили надгробным словом, и отец иезуит Розавен, коему сие было поручено, принужден был явиться к во­енному губернатору и прочесть ему заранее свою речь. Для нас проповедь, сочиненная генералом, — это все равно что епископ, командующий на плацу, но здесь никто сим не оскорбляется, ибо они с легкостию переносят обычаи одной Церкви на другую.

Вашему Превосходительству достаточно известно, что главный догмат католицизма заключается в верховенстве Римского Перво­священника. Без него, на наш взгляд, нет истинного христианства. Такая религия есть монархия; идея вселенской (католической) ре­лигии без единого глазы — это то же самое, что Российская Им­перия без Императора. Когда нам говорят: «Вполне достаточно и синода», мы отвечаем: «Не более достаточно, чем сената». Для нас непереносима никакая идея, которая хоть в какой-то степени изменяет монархическое единство; я не хочу доказывать, правы мы или нет, сейчас речь не о том. Я лишь говорю, что мы думаем именно так, и нельзя говорит о терпимости там, где нетерпим сей догмат.

Глаза католической Церкви в этой стране, Высокопреосвящен­ный архиепископ², — почти открытый противник папского верхо­венства и ищет лишь случая, как бы навредить оному. Однажды, будучи*при дворе видя Императора, он сказал стоявшим рядом с ним: «Вот мой папа римский!» Мне рассказывал это один рус­ский свидетель сего, сам весьма се? сцено;' скандализован­ный. <. .)

Я мог бы сообщить Вашему Превосходительству поразитель­ные вещи, но в письме приходится ограничивать себя общими со­ображениями. Если из 38 миллионов, населяющих обширную сию Империю, вычесть 11 миллионов католиков, 2 миллиона с поло­виною протестантов, всех раскольников, коих даже не решаются счесть, да еще разные дикие народцы, то окажется, что господ­ствующая религия численно отнюдь не преобладает или, может быть, лишь весьма незначительно. Для огромной сей массы в 11 миллионов монарх доступен (в религиозном отношении) лишь через посредство министра вероисповеданий, русского по ве­ре, бесконечно мною уважаемого как благородного, честного и умного человека и верноподданного, но разумеющего во всех сих делах, до нас относящихся, не более десятилетнего ребенка. К тому же после всего случившегося мы не можем ни в чем до­верять ему.

Посему, г-н Граф, если случится Вашему Превосходительству услышать разговоры, может быть, даже и с некоторой выспрен­ностью, о процветающей в России веротерпимости, вам уместно будет вспомнить все сказанное мною. Здесь терпимы протестан­тизм, социнианство, раскольники, иудаизм, ислам, ламаизм, язы­чество и даже рьенизм³, если угодно. Но католичество — это совсем другое дело, как я показал Вашему Превосходительству. Никогда не станут нас терпеть должным образом, пока не будем мы иметь посредствующего органа при Императоре, а Его Святей­шество не будет свободен как в сношениях с нами, так и в своей власти над здешними епископами; к ^гому же и для самой Импе­рии сие есть дело наиважнейшее. Новый нунций из доверенных лиц мог бы многое уладить, и в этом заключена великая для нас надежда.

Если Ваше Превосходительство пожелали бы спросить, что я думаю о возможности улучшения всех сих дел, я ответил бы, по­скольку речь идет о религии, словами Евангелия: «Как могут ра­зуметь они, когда им ничего не говорят?» Кто здесь имеет право и желание представлять соображения свои повелителю? Но если Бог и время наведут Его Императорское Величество на добрую мысль выслушать нас через посредство одного из тех людей, коих голос общества всегда указывает монархам, я мог бы надеяться на все от сего внушения. Но пока счастливые сии времена еще не наступили, а происшедшая здесь перемена (хоть я вполне искрен­не и восхищаюсь тем, как вел себя Император касательно оной) произвела такое разделение в людях и делах, что я нахожу в ней еще одну и сильнейшую причину почтительнейше настаивать на моем отозвании. <. .)

Талмуд (древнеевр. — изучение) — собрание религиозно-этических положе­ний иудаизма (IV в. до н. э. — V в. н. э.).

2 Богуш-Сестренцевич, Станислав (1731—1827)—митрополит всех католи­ ческих церквей в России (1798—1826). Служил офицером в прусском гусарском полку и литовской гвардии. В 1763 г. принял сан священника. По присоедине­нии Белоруссии к России назначен там епископом (1773). Архиепископ (1782). Был противником иезуитов и духовно-политической власти Папы в России.

3 Рьенизм — неологизм Ж. де Местра, аналогичный понятию нигилизма (от франц. rien — ничто).

204. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ (?)

<1816 г.)

Г-н Граф,

Удаления моего отсюда требуют и другие причины, кроме слу­чившегося несчастия ¹ Повсюду, а в России в особенности, ино­странному посольству затруднительно обходиться хотя бы без не­ которой благосклонности властей. Ни у какого иного государя нет большего расположения прощать то, что может оскорблять его, чем у Императора. Я имею все основания почитать его способным не обращать внимания на проступки и даже дерзости в отношении собственной его особы, которые при иных дворах незамедлительно вызвали бы громы и молнии. Но если хоть один раз получает он неблагоприятное впечатление, дело становится безнадежным. Та­ковое свойство объясняется не только мнениями, но и настроением сего монарха. Со своей стороны, г-н Граф, я остерегусь предпри­нимать хотя бы малейшие усилия, дабы восстановить столь лест­ное для меня прежнее положение. Благосклонность — это очаро­ вательная дама, которую надобно обожать, пока она принимает нас, но если вздумается ей сокрыться, то в таковом случае должны мы с глубоким поклоном отойти в сторону, чтобы не быть смеш­ными. <...)

Имеется в виду высылка иезуитов из С.-Петербурга и Москвы.

205. КАВАЛЕРУ де СЕН-РЕАЛЮ

22 ДЕКАБРЯ 1816 г. (3 ЯНВАРЯ 1817 г.)

Как изъяснить тебе, любезнейший друг, то удовольствие, кото­рое доставило мне милое твое письмо от 9-го прошлого ноября? Уже лет сто, как не видел я твоего почерка из-за деспотизма же­ны твоей, по злонамеренности не дающей тебе бумаги. Как хоро­шо, любезный брат, что сумел ты похитить прекрасный белый лист и исписать его мне на радость! А скоро, милый друг, переписка наша прекратится или, по меньшей мере, сделается столь же не­затруднительной, как обыкновенная беседа. Не скажу, чтобы пере­мена места не вызывала у меня беспокойства, но не надобно обма­нываться касательно сего. Меня удерживала здесь лишь боязнь перемены занятий в моем возрасте, когда хочется лишь отдыхать, а не бороться с новыми препонами. Узы привычки и благодар­ности не могут устоять противу чувства долга, голоса крови и любви ь>друзьям, которые зовут меня. Однако, если все тщатель­но взвесить, то чувствуешь и страх, и печаль. Мне нечего сказать тебе касательно моего будущего. Пока все сводится к титулам, но меня это не только не огорчает, но, напротив, я даже доволен вся­ким отлагательствам. Король может судить обо мне только по письмам, а это прескверный и несовершенный способ узнавания людей. Если прежде, чем назначить, он хоть посмотрит на меня и, так сказать, прощупает,