Петербургские письма

<. .)

Круземарк, Фридрих Вильгельм Людвиг (1767—1822)—прусский генерал и дипломат. В 1806—1807 гг. ездил с дипломатическими поручениями в С.-Пе­тербург. Посланник в Париже (1810—1813), представитель в ставке Бернадота (1813—1814), посланник в Вене (1815—1822).

² Гольц, Август Фридрих Фердинанд (1765—1832)—граф. Прусский госу­дарственный деятель. В 1Э02—1807 гг. посланник в С.-Петербурге. С июля 1807 г. министр иностранных дел. Вел мирные переговоры в Тильзите. Упол­номоченный на эрфуртской встрече Александра I и Наполеона. В 1816—1824 гг. представитель в Союзном Сейме.

49. БАРОНУ де ПАУЛ И АН И

28 ИЮЛЯ (9 АВГУСТА) 1806 г.

<. .) Вы нередко говаривали мне, дражайший родственник, что когда впервые увидели меня вскорости после появления моего на свет, я умел говорить лишь «Ба!», а сегодня я говорю только «Ха!» <. .)

Низвергнутый, как и многие, я все-таки счастливее других, ибо нахожусь под наиблагороднейшим и наищедрейшим покро­вительством, пользуюсь совершенной свободой, имею при себе мои книги и моего сына. Все прочее лишь пустая мечта. <. .)

Паулиани, Жак, де — барон. Адвокат. Кузен Жозефа де Местра.

50. ГРАФУ де ФРОНУ

{ПОСЛЕ ИЮЛЯ 1806 г.>

<. .) Под ковром все время сидит дьявол. Я не знаю его имени, но вижу, как он вертит хвостом. Несмотря на согласие Двух великих держав, я не жду ничего хорошего: Россия может Действовать противу Франции только в Турции или Пруссии; еже­ли решится она на одну из сих возможностей, или даже на обе,

Франция принуждена будет двинуться к ней навстречу и полу­чать удары в невыгодном положении. Но подобные крайние меры плохо согласуются с характером превосходного нашего Импера­тора, мягкость и сдержанность коего пригодны для более спокой­ных времен. Однако же, г-н граф, без того, что в Лондоне при­нято называть exertion [40] высшей степени, Россия не сможет вер­ нуться на прежнюю свою позицию. Скажу вам более, хотя вы можете счесть сие чистым ребячеством: я убежден, что первый шаг к победе — это возвращение русской одежды. Солдат дол­жен быть одет, как под Полтавой. Напудренный, завитой, напоми- женный и застегнутый на все пуговицы, при буклях и пантало­нах, русский — это уже не русский, а немец. Боже, но неужели хоть кто-нибудь хочет быть немцем? Ваше Превосходительство может думать обо всем сказанном что заблагорассудится, но я здесь сделался русским и не люблю обезьянства. <. .)

5 Г-ЖЕ де СЕН-РЕАЛЬ

10 (22 АВГУСТА) 1806 г.

<. .) Страна сия есть совершенно иной мир, о котором нельзя рассуждать без основательного знания. Племянник твой учится русскому языку, дабы войти в сношения с г-жой Фортуной, чего пока еще не удавалось никому из сего семейства. <. .)

Я весьма доволен твоим приятелем Родольфом, и, что еще лучше, им все здесь весьма довольны. Он чрезвычайно разумен, и мне не нужно вмешиваться в его дела. Он повсюду следует за мной,' и, поелику допущен в Эрмитаж, сие определяет его ранг. Хотя после приезда сюда он вырос на полтора дюйма, но выгля­дит не старше пятнадцати лет; а когда ему будут давать все сем­надцать, манеры его не станут вызывать меньше удивления, ибо подойдут скорее для тридцатилетнего. Поелику не жил он никогда с детьми, можно сказать, что не был и ребенком. Он весьма бла­горазумен и, когда представляется оказия, рассуждает совершен­но по-взрослому, что немало тебя позабавило бы. Полагаю, ты догадываешься, что я не упускаю случая показать всем его до­стоинства. <. .)

6 КАВАЛЕРУ де РОССИ

22 СЕНТЯБРЯ (4 ОКТЯБРЯ) 1806 г.

<. .) Я уже имел честь препроводить манифест Императора ¹ и ответ Сената. С тех пор мы получили официальный перевод сих двух Документов. Стиль оных нехорош, да и не приличествует Сенату говорить громче монарха. Однако в сей стране плохо понимают таковые приличия. Имею честь заметить касательно сего, что под предлогом всеобщего здесь распространения фран­цузского языка, может быть даже более известного в высшем све­те, нежели свой природный, никому из сих господ даже не взой­дет в голову прибегнуть к чьим-либо советам, хотя ни один из них не способен написать даже страницу, пригодную для печат­ного станка: вы имели случай видеть сие в прошлогодней ноте г-на Новосильцева ². <. .)

Вчера на здешнюю таможню прибыл груз английской посу­ды. К вящему неудовольствию владельца служители пожелали открыть один из ящиков и нашли там ночные вазы, дно которых было украшено известным всей Европе портретом с надписью: «Наполеон, Император Французов». Служители сразу же доло­жили о сем своему начальнику на предмет конфискации. Пола­гаю, что будут спрошены министры, которые запретят продажу, как покушение на честь суверенного монарха. По-моему, то ве­щество, для коего сии вазы предназначены, лучше, чем мозги лю­дей, почитающих себя государственными мужами. <. .)

<. .) манифест Императора — имеется в виду Манифест от 30 августа 1806 г. «О предстоящей войне с Францией», в котором, в частности, говорилось: «<. .> если мир прочный и на взаимных пользах основанный не совершится, тогда уже, прейдя все степени мирных соглашений, Мы обязаны будем честию Российского имени, безопасностию Нашего Отечества, святостию Наших союзов, общим спасением Европы, поступить к усилиям, какие по всем сим уважениям представляются Нам необходимы» (Поли. Собр. Зак. Российской Империи. СПб., 1830. Т. XXIX. С. 701— 702).

² Прошлогодняя нота г-на Новосильцева — возможно, имется в виду Декла­рация А. Ю. Чарторыйского и Н. Н. Новосильцева английскому послу от 28 ап­реля (10 мая) 1805 г. о предполагаемых переговорах Новосильцева с Наполео­ном. (См.: Внешняя политика России XIX и начала XX вв. Сер. 1. М., 1961. Т. 2. С. 400—401.)

53. КАВАЛЕРУ де РОССИ

1 (13) НОЯБРЯ 1806 г.

Г-н Кавалер,

С тех пор, как я имею счастливую возможность писать к вам, письма мои непрестанно свидетельствовали о мрачных моих мыс­лях касательно намерений Его Величества в отношении меня. Не­ сомненно, что во всей истории дипломатической не бывало еще примера такого обращения с посланником, как сие происходит со мною. Теперь, г-н Кавалер, пришло время, когда честь и долг по­велевают мне покинуть то поприще, каковое доставляет мне сугу­бое несчастье оказаться в немилости и погубить себя.

Ни в коем случае, милостивый государь, я не говорю это на горячую голову, а, напротив, смотрю на свое положение с совер­шеннейшим хладнокровием. Упаси Бог, чтобы я имел в виду ка­кую-то несправедливость. Но Его Величество обращается со мною без всякой жалости, и, верно, у него есть на то свои резоны, ка­ ковые я глубоко чту. Я объясняю сие характером моим или же каким-либо иным обстоятельством, неведомым моей совести, и заключаю из сего жестокую необходимость уйти в отставку. Так не поступают с людьми без веских причин, и коль скоро они воз­никли, надобно самому казнить себя. То, что делается с поистине Ужасающей последовательностию, имеет две вполне очевидные Цели: во-первых, представить меня лишь в качестве неизбежного и крайнего средства; и второе, предотвратить какое-либо мое по­ вышение в случае реставрации. Надобно быть слепым, чтобы не видеть этого. Его Величество вполне недвусмысленно исключил меня из числа своих подданных, ибо подданным можно быть лишь по жительству, по обязанностям или по должности. Я не отношусь ни к одному из перечисленного. Остается лишь душевная привя­занность, каковая всегда была хотя и самой искренней, но неиз­менно обманутой.

С первой минуты прибытия моего сюда я постоянно говорил одно и то же: в сей стране чин — это все, посланник без ранга — это политическая бессмыслица. Я ничего не добился, не говорю уже о доброте, щедрости или справедливости Короля, но хотя бы от его человеколюбия. Пять лет жалоб, представлений и сто­нов ничего не изменили, и мой опыт распространился теперь и на сына моего: я не смог выхлопотать ему никакого официального положения. Что теперь делать? Ему 18 лет: возможно ли для меня оставлять