Петербургские письма

Гарденберга³. Мне представляется, что навряд ли сия страна избегнет участи стать театром военных действий и бу­дет тогда совершенно разорена. <. ..)

Должен признаться Вашему Величеству, что подчас силы оставляют меня, положение мое разрывает мне сердце, и если бы Его Императорское Величество дал мне в Сибири сад с де­ревянной хижиной, дабы имел я место спокойно окончить свои дни, я бы на коленях благодарил его. Иногда же приобадри- ваюсь, и тогда кажется, что не все еще потеряно. Полагаю, и у Вашего Величества случаются подобные перемены настроения. Мне кажется, природа человеческая вообще недостаточно сильна, чтобы все время твердо стоять на одной точке, не колеблясь, если можно так выразиться, между надеждой и отчаянием. Я не решаюсь что-либо предсказывать, ибо в предыдущих депешах уже писал Вашему Величеству о моих опасениях; но несомненно, даже после всех несчастий у Европы остаются еще силы. Ваше Величество помнит, конечно, историю Скандербега⁴: все сабли одинаковы, различны лишь руки. <. .)

Во французской публикации это письмо неправильно датировано 8(2.1) ап­реля 1806 г.

2 Нота графа Гарденберга — имеется в виду предъявленный Пруссией 2 ок­ тября 1806 г. ультиматум с требованием очищения Германии от французских войск.

3 Гарденберг, Карл Август (1750—1822) — князь. Прусский государствен­ный деятель. Министр иностранных дел (1803—1806). Уволен по требованию Наполеона. С 1810 г. и до конца жизни государственный канцлер, продолжа­тель барона Штейна в деле национального возрождения Пруссии. Сторонник представительного правления. Участник Венского конгресса.

4 Скандербег, Георг Кастриоти (ок. 1405—1468) — вождь освободительного движения народа Албании от турецкого владычества.

57. КАВАЛЕРУ де РОССИ

(ДЕКАБРЬ 1806 г.)

Г-н Кавалер,

Честь имею с наигорчайшей радостию известить вас, что сын мой поступил на службу Его Императорского Величества; он был на грани падения и уже выскальзывал из рук моих; я убеждал его, это мой долг. Я все тщательно обдумал и советовался с не­многими добрыми друзьями, особливо с дражайшим нашим Гер­цогом, и в конце концов принял решение. Гражданская служба представляет лишь неверный и отдаленный шанс, мне же надобно было для него быстрое продвижение. Оставалось, следовательно, только военное поприще, а на оном особливое войско (гвардия). Меня весьма пугало правило, за строгим соблюдением коего сле­дит сам Император и состоящее в том, что начинать полагается с унтер-офицера. 24-летний польский князь Любомирский по­жертвовавший 100.000 рублей на бедных, рассчитывал, по мень­шей мере, получить за таковой дар сразу офицерский чин в гвар­дии. Но Император долго не соглашался; наконец, после того как была пущена в ход вся возможная протекция, он уступил, но при условии, что для формы князь прослужит восемь дней в армейском полку. Сия милая шутка показывает вам, как здесь все устроено. Император не хочет, чтобы говорили, будто в его гвардию сразу поступают офицерами. Я просил, смирившись, как вы понимаете, и с восемью, и с шестнадцатью днями. Через три или четыре дня обедал я у барона Будберга², который, отведя меня в сторону, сказал буквально следующие слова, которые на­всегда сохранятся в моей памяти: «Г-н граф, император поручил мне передать вам, что он с превеликим удовольствием рад испол­нить просьбу вашу. Он определяет вашего сына в свой первый гвардейский полк (кавалергарды) и сразу же дает ему чин кор­нета (соответствует поручику в армии)».

Кавалергарды несут службу только внутри дворца; они сле­дуют за Императором по торжественным дням, проходят через посольскую залу и стоят вместе с фрейлинами и статс-дамами. Их поочередно приглашают в Эрмитаж. Одним словом, это уже положение в свете.

Как видите, г-н Кавалер, сын мой вступил на воинское попри­ще. Он теперь в хорошем обществе, но кто мог бы предугадать сие? Я надеялся совсем на другое; впрочем, все, быть может, к лучшему.

Кто знает куда бы завело меня слишком пылкое мое вооб­ражение? Повторяю вам еще раз, что посреди вполне естествен­ной при сем случае радости, surgit amari aliquid [41] Я безутешен от сего счастия. (...)

¹ Любомирский Константин Ксаверьевич (1786—1870)—князь. Офицер Ка­валергардского полка, впоследствии полковник Преображенского полка.

² Будберг, Андреас Эбергард (Андрей Яковлевич), фон (1750—1812)—ба­рон. Дипломат. При Екатерине II наблюдал за воспитанием великого князя Александра Павловича. Посланник в Стокгольме (1796—1802), член Государ­ственного Совета (1804). После разрыва с Негласным Комитетом Александр I нашел в нем лично близкого и согласного с противостоянием Наполеону ми­нистра иностранных дел (1806). После Тильзитского мира уволен от должности и в 1808 г. вышел в отставку.

58. КАВАЛЕРУ де РОССИ

9 (21) МАРТА 1807 г.

<. .) Государь упрям; он ведет себя как частное лицо: дипло­матический корпус теперь не приглашают на торжественные обе­ды, ибо Императору пришлось бы тогда сидеть на возвышении и держаться как монарху, а ему милее обычный стул. После обеда он приносит извинения камергеру за доставленное беспокойство, хотя камергер должен был бы полгода домогаться сей чести. Недавно появился указ, в котором Его Императорское Величе­ство благодарит сынов отечества за понесенные труды, откровенно объясняя, что благодарность Государя зависит от услуг отечеству. Слово сие, отечество, повторяется раз пять-шесть в пяти или шес­ти строках. Конечно, отечество кое-что значит, но ежели имел бы я честь разговаривать с сим достойным монархом, то, льщу себя надеждою, вполне объяснил бы ему, не восхваляя при этом столь отвратительный для него деспотизм, что в монархии не служат государю через служение отечеству, а, напротив, служат отече­ству через служение монарху. Весьма удивительно, г-н Кавалер,— Его Императорское Величество в глубине сердца предпочитает республиканский образ правления как более законный, нежели полученное им по наследству самодержавие. Он превыше меры обласкал единственных ныне в свете республиканцев, приехавших сюда из Америки. Один из сих господ, по имени Пуансе простой бостонский негоциант; он бы и помыслить не мог явиться в какой- нибудь светский дом в Турине, а здесь часто обедает при дворе, и кто-то недавно заметил, что когда граф Мерфельдт² был в Пе­ тербурге как частное лицо, то не удостоился сей чести. По-види­мому, воспитание Его Величества оставило неизгладимые черты; прусская система унесла царственный ореол, и это в стране, ко­торая меньше всего может без сего обходиться. <. .) Сердце у него как нельзя более прямое и честное. Такие люди, как мы, превозносили бы его до небес; здесь же находят удовольствие в том, чтобы ставить ему подножки. Положительно уверяю вас, он более любим приехавшими сюда подданными нашего Короля, нежели сйоими русскими. Что до меня, то не могу выразить вам, сколь я к нему привязан, независимо от благодарности за личные его ко мне милости. Вы не представляете себе, какие он прини­мает предосторожности, чтобы не быть обманутым и не поддать­ся страстям окружающих его людей. Когда я думаю, что он был воспитан учителем на одной лишь философии XVIII века и отцом, не показывавшим ему ничего, кроме гвардейской казармы, и вижу, кем он стал теперь, мне хочется целовать его колени и наз­вать Отцом Нации. <...)

Пуансе, Джоель Роберте (1779—1851) — американский дипломат и госу­ дарственный деятель. Представитель в С.-Петербурге (1806—1807). Диплома­тический агент в Чили (1811 —1814). Член Законодательного Собрания Южной Каролины (1816—1818), член Палаты Представителей (1821—1825), военный министр (1837—1841).

² Мерфельдт, Максимилиан (1766— 1814)—граф. Австрийский генерал и дип­ломат. Поверенный в делах и посол в С.-Петербурге.

59. КАВАЛЕРУ де РОССИ

26 ИЮНЯ (8 ИЮЛЯ) 1807 г.

<. .) Сейчас, когда говорят о перемирии <. .) почел я дол­гом своим уведомить здешний Кабинет, что Бонапарте, несмотря на открытую мою приязнь к поверженной им системе, никогда не стремился причинить лично мне вред и как будто раза два— три хотел избавить меня от неприятностей. Я показал тут