Петербургские письма

здравомыслящего взгляда в ослеплении сем есть нечто предопре­деленное свыше. Мы присутствуем при одной из величайших эпох существования человечества. Накопление зла неизбежно приво­ дит к революциям. Именно этому учит вся история; мы получили теперь то, что вполне заслужили. Европа платит старые долги и столь очевидно движется к какому-то неизбежному концу, что од­но лишь указание на это служит само по себе доказательством.

¹ Великая перемена — Тильзитский мир между Россией и Францией, заклю­ченный после победы Наполеона в русско-прусско-французской войне 1806— 1807 гг. Подписан 25—27 июня (7—9 июля) 1807 г. в восточнопрусском г. Тиль- зите (ныне г. Советск Калининградской обл.). Пруссия теряла около половины территории и населения. Александр I признавал изменения, произведенные На­полеоном в Европе, обязывался заключить перемирие с Турцией и вывести вой­ска из Молдавии и Валахии, а также присоединиться к Континентальной Бло­каде. Тильзитский мир был воспринят в России и Германии как акт националь­ного унижения.

63. КАВАЛЕРУ де РОССИ

(АВГУСТ 1807 г.)

6

83

Как я уже имел честь писать вам, было бы желательным, что­бы в сей экстраординарной ситуации ¹ Король принимал бы и экстраординарные меры; но что сделано, то сделано. Заверьте Его Величество в наших с герцогом чрезвычайных усилиях для преодоления всех препон. Я горячо желал побывать у Тамерла­на² и знаю, что сказал бы ему, но это оказалось невозможным. Он сам предложил созвать конгресс, которого я очень хотел ради пользы нашего Короля. К несчастью, Император противу сего и желает самолично разрубить все узлы. Воздержимся пока от воп­лей и подождем договора; в Бартенштейне³ с нами обошлись довольно милостиво. <. .) Когда зло уже совершилось, бессмыс­ленно сердиться. Не зная, как сделать, чтобы меня услышали, придумал я написать к русским своим друзьям как бы конфиден­циальные письма, где выражаю чувства, более всего подходящие, дабы обратить на себя и на свои идеи благосклонное внимание. Здесь все письма читаются, так что я как бы обращаюсь к тем, к кому не имею прямого доступа. Было взвешено каждое слово, и я по три-четыре раза переписывал каждую страницу. Полагаю, что успех достигнут, ибо мне уже сказали: «Кажется, вы нынче в милости». Остается делать то, что возможно; какова бы ни была наша судьба, я доволен. Надобно уметь выжидать и не жить од­ной только Сардинией. Здесь все умы в великом смятении: на­циональная гордость оскорблена заключенным миром. В некото­рых домах французов не принимают. Император выразил по сему поводу крайнее неудовольствие, но поскольку никто и не подумал переменить свой образ действий, полагают, что это лишь коме­дия. Нация не может более обманываться касательно полученно­го унижения и ропщет на своего повелителя. Но теперь меня нич­то уже не удивляет. Совсем ничто. Положение мое в свете отно­ сительно французов весьма щекотливое. Я еще не ездил к Сава-

ри⁴ с визитом, но провел с ним два вечера у австрийского по­сланника. <...)

В сей экстраординарной ситуации — имеется в виду положение, сложив­шееся после заключения Тильзитского мира.

2 Я горячо желал побывать у Тамерлана — «Местр не изменил свое отно­шение к Наполеону, но считался с необходимостью перемены тактики. В поис­ках ее он пришел к мысли о поездке в Париж для получения аудиенции у На­полеона и беседы с ним о делах и интересах савойской династии. 8 сентября ст. ст. 1807 г. он сообщил о своем намерении Румянцеву, который 29-го объявил Местру, что проект его одобрен Александром I. Граф Лаваль, один из знако­мых Местра, устроил ему 1 октября в своем доме встречу с Савари, который начал разговор с заявления, что сардинский король не может питать никаких надежд, но он, Местр, может питать большие. Отклонив разговор о себе, Местр заговорил об аудиенции. Савари очень внятно повторил ему, что король должен довольствоваться оставшимися у него владениями, но согласился принять от Местра и послать Наполеону записку. Она была готова 8 октября и 25 ноября отправлена. Сохранилось известие, что записка Наполеону понравилась. Верно это или нет, но ответа Местр не получил» (Степанов М. Жозеф де Местр в Рос­сии//Литературное наследство. Т. 29—30. С. 593—594).

3 В Бартенштейне с нами обошлись довольно милостиво — В восточнопрус- ском городе Бартенштейне с апреля до июня 1807 г. находилась главная квар­тира соединенных русско- прусских войск. 14(26) апреля там была подписана русско-прусская конвенция о союзе. Де Местр, вероятно, имеет в виду статью XI этой конвенции, где, в частности, говорилось: «<. .) приложены будут старания приобресть в пользу Их Величеств королей Сардинии и Неаполя все, что до­зволят обстоятельства, и что во всяком случае будут настаивать на отделении короны итальянской от французской» (Внешняя политика России XIX и на­чала XX века. М„ 1963. Т. 3. С. 563).

4 Савари, Анн Жан Мари Рене (1774—1833)—герцог Ровиго. Французский военный, и государственный деятель. С 1800 г. адъютант и доверенное лицо Наполеона. Директор Бюро Тайной Полиции (1802). Руководил арестом гер­цога Энгиенского и судом над ним. В звании дивизионного генерала принимал участие в кампаниях 1805—1807 гг. Посол в С.-Петербурге (1807—1808). В 1808 г. командовал корпусом в Испании. Министр полиции (1810—1814). После падения Наполеона сослан англичанами на о. Мальту, но в 1816 г бе­жал. В 1819 г. явился в Париж и добровольно предстал перед судом, который снял с него обвинение в убийстве герцога Энгиенского. После революции 1830 .г командующий войсками в Алжире. Русский современник писал о пребывании Савари в С.-Петербурге: «Можно себе представить, как все это (сближение с Францией — Д. С.) было больно для петербургской знати, заимствовавшей все поветрия свои от эмигрантов; с какою явной холодностию сия искусствен­ная аристократия, вся проникнутая легитимизмом, принимала присланного от Наполеона на первый случай Савари. В одном только знатном доме был он принят с отверстыми объятиями: старуха княгиня Елена Никитична Вяземская, вдова генерал-прокурора, выдавшая двоих дочерей за посланников неаполитан­ского и датского, всегда любила без памяти иностранцев и в особенности фран­ цузов, и для них был у нее всегда притон (Вигель Ф. Ф. Записки. Т. 1.

С. 278—279). #

64. КАВАЛЕРУ де РОССИ

9 (21) —10 (22) АВГУСТА 1807 г. <. .) Вы, конечно, не забыли, г-н Кавалер, то, что я говорил несколько месяцев назад: «Мир будет подписан на барабане». Легко сказать: «#е я заключил сей мир»,— но ведь надобны до­казательства, что он не был неизбежен. Русским недоставало все­го лишь четырех пустячков: людей, оружия, хлеба и талантов. Я уверен, что сей мир есть великое зло, но зло настоятельно не­обходимое, и Император рисковал всем, оттягивая его. Пултуск [42]конечно, показал военное умение, а Прейсиш —Эйлау[43] — твер­дость; но, принимая все в расчет, сражения сии суть лишь оборо­нительные, а не победоносные. Кажется, я уже имел честь писать вам: «Мне весьма трудно убедить себя, что Беннигсену³ суждено спасти Европу». Победы не приходят в пятьдесят лет, особливо над тем, кто побивал всех других. Полагаю, что кампания 1807 года есть вершина воинской славы Франции. Для русских она фатальна, ибо они потеряли свою репутацию. Французы пришли сражаться в их страну и выведать их тайны. А среди оных видим мы ужасающие примеры. Интендантстсво предава­лось такому грабительству, за которое мало самых жесточайших казней. Несчастный солдат был предоставлен всем ужасам го­лода: многие говорили, что только резня при схватках с неприя­телем служила ему утешением, как своего рода развлечение. Его Императорское Величество нарочитым указом отобрал военную форму и лишил чинов все интенданство, но не более того: хоть один повешенный послужил бы лучшим назиданием. Императри­ца Елизавета[44], которая хорошо знала