Петербургские письма

к ним со стороны общества, удостаивал их патентами, удостоверяющими государственное признание. Вот каким образом создавались академии. Везде утверждались они благодаря наличию ученых и никогда лишь в надежде породить таковых. Тратить огромные деньги на сооружение клетки для фе­никса, не ведая еще, прилетит ли он, — это не что иное, как вели­кий обман. <. .)

К несчастию, у славной вашей нации ложное превознесение науки соединено с желанием скоропостижно овладеть ею, а так­же с самоуничижением из-за отставания от всех прочих народов. Никогда еще не бывало более превратного и более опасного пред­рассудка. Русские могут быть первой нацией в свете, даже не им§я никакого таланта к наукам естественным, ибо первая нация есть, несомненно, та, которая счастливее всех в своем отечестве и страшнее для всех других народов. А все остальное, по сути де­ла, есть лишь одна внешность.

Неизвестно, созданы ли русские для науки. Было бы в равной степени ошибочно отвечать на сей вопрос да или нет. А пока, в ожидании приговора времени, по какому злосчастному наитию торопятся русские преодолеть положенные самой природой рас­стояния и чувствуют себя униженными только из-за того, что при­нуждены подчиняться одному из главнейших ее законов? Сие по­ходит на то, как если бы юноша страстно желал быть старцем. Все нации Европы три или четыре столетия едва лепетали, преж­де чем научились говорить, так почему же русские претендуют на совсем иное? Здесь, г-н Граф, представляется одно чрезвычайно важное соображение, на коем я почитаю долгом своим остановить ваш взгляд, поелику оно имеет особливое касательство к вашей нации.

То нравственное возрастание, которое постепенно ведет наро­ды от варварства к цивилизации, было остановлено у вас и, так сказать, перерезано двумя великими событиями: расколом деся­того века и нашествием татар.

Вследствие сего возникла надобность наверстать упущенное время, но я беру на себя смелость полагать, что Петр I замед­лил, а отнюдь не ускорил дело, воображая, будто наука подобна такому растению, которое можно выращивать искусственно, как персики в теплице. Но сие просто невозможно; впрочем, повторяю еще раз, русским нечего печалиться по сему поводу! Поляки так­же принадлежат к славянской семье„и восходят к тому же перво- истоку, а ведь именно они еще три столетия назад породили одно из величайших украшений рода человеческого — славного Копер­ника ⁷ Полагаю, в водах Двины нет никакого колдовства, кото­рое препятствовало бы перехождению через нее наук. Но все сво­ дится, как я уже сказал, тому, чтобы наверстать упущенное время.

Ежели стал бы я распространяться далее, пришлось бы тогда углубиться в метафизику; ограничусь, однако, лишь вещественны­ми рассуждениями.

Или русские не предназначены к наукам вообще, или лишь к некоторым из них; в таковом случае никогда они не достигнут в этом успехов, уподобившись римлянам, которые, покорив гре­ков, живя с ними бок о бок, в совершенстве владея их языком и читая^лишь греческие книги, тем не менее не породили среди себя ни физиков, ни географов, ни астрономов, ни математиков, ни да­же врачей (исключая Цельса⁸).

Или же русские все-таки созданы для наук и будут обладать оными, как и все прочие народы, сим прославившиеся, особливо итальянцы пятнадцатого века.

От вспыхнувшей в благоприятную минуту искры возгорится пламя познания. И тогда все умы оборотятся в сию сторону. Уче­ные общества возникнут сами собой, а правительству останется лишь дать им форму и узаконения.

Но до тех пор, пока не явится очевидное для всех внутреннее созревание, любое усилие натурализовать науку в России будет не только бесполезно, но и опасно для государства, ибо усилие сие послужит лишь к затемнению национального здравого смыс­ла, каковой во всех странах является всеобщим охранителем; Россия наполнится тогда бесчисленным множеством полузнаек, в сто раз худших самого невежества, ложных и горделивых умов, презирающих свою страну, вечных хулителей правительства, идо­ лопоклонников всего модного и чужеземного, всегда готовых низ­вергнуть все сущее.

Другое ужасное неудобство, порожденное сей ученой манией, заключается в том, что правительство, не имея у себя профессо­ров, принуждено будет обращаться в чужие края; а поелику лю­ди истинно просвещенные и нравственные не стремятся уезжать из своей страны, где их ценят, то сюда, к северному полюсу, яв­ляются часто не просто посредственности, но развращенные и да­же бесчестные, дабы продать свою ложную науку за деньги. Осо­бенно сегодня на Россию набегает сия пена, которую политиче­ские бури гонят из других стран. Сии перебежчики приносят с со­бою лишь наглость и пороки. Без любви и уважения к стране, без родственных, гражданских или религиозных связей, они только смеются над слепцами — русскими, которые доверяют им самое для себя дорогое. Они торопятся накопить достаточно денег, что­бы обеспечить себе в другом месте независимое существование; постаравшись возвыситься в мнении общества таковыми делами, которые для истинных знатоков суть лишь свидетельство невеже­ства, они отбывают восвояси, дабы и там смеяться над Россией в злонамеренных своих книгах, которые покупает у них опять-таки сама Россия.

Подобное состояние дел тем хуже, что вследствие прискорб­ного предрассудка у русских принято смотреть на мораль как на предмет совершенно отдельный и независимый от образования, так что ежели сюда приезжает, например, профессор физики или гре­ческого языка, который в других странах признан за человека раз­вращенного и даже атеиста, часто можно слышать по сему пово­ду: «А что от того для физики или греческого языка?» Так при­нимают в сей стране европейских мусорщиков, и несчастная Рос­сия платит большие деньги армии чужеземцев, стремящихся раз­вратить ее.

Ежели позволительно, г-н Граф, присовокупить к сим сущест­венным соображениям еще и другие, я обратил бы ваше внима­ние на то, что наука по самой своей природе во все времена и при любом образе правления создана не для всех людей и даже не для всех людей выдающихся. Военным, к примеру (а это три четверти дворянства), наука и не нужна, и не сродственна. Толь- ко^ артиллерия, инженеры и флот требуют знания математики, да и то чисто практического, не отягощенного излишней глубиной. Для сих родов войска повсюду есть особые школы, но для ар­мии наука не нужна и может оказаться даже помехою. Она де­лает военного домоседом, не радеющим о службе, и почти всегда лишает его той горячности и хватки, которые рождают великие победы. К тому же большинство никогда не склонно к прилежа­нию, особливо в высших сословиях.

Военная жизнь, если не считать редких исключений, есть жизнь рассеянная: вычтите из офицерского дня часы, посвящен­ные светским обязанностям, удовольствиям и военным учениям, что остается для науки?

Кроме сего, у России в отношении наук есть еще один особ­ливый недостаток. Во всех европейских нациях церковь пользу­ется классическим языком, так что Цицерона и Вергилия как бы изучают в самом храме. Священство, к счастию, остается там ни выше последнего человека, ни ниже первого; оно замешано во множестве дел, и одни только прения с врагами религии требуют от него самых разнообразных и глубоких познаний.

Служба гражданская составляет еще один неисчерпаемый ис­точник людей науки. Литература и эрудиция суть почти безраз­дельный удел сего трудолюбивого сословия, которое нередко нахо­дит себе отдохновение в точных науках.

Россия лишена сего преимущества; язык ее религии прекра­сен, но бесплоден и не создал ни единой хорошей книги. Ее ду­ховенство ¦— это племя левитов ⁹, полностью отделенное от прочих сословий и как бы составляющее особый народ. Их знания не служат общему благу. Голос священника слышен лишь у алтаря, а назначенные ему обязанности ниже талантов всякого выходяще­го из ряда человека.

Чиновничество, со своей стороны, не нуждается ни в каких научных сведениях; даже человек, проведший большую часть своей жизни в лагерях и гарнизонах, может с почетом завершить свое поприще в кресле судьи. Наука в России сейчас ни для чего не потребна и никак не служит для достижения государственных отличий. Надобно понимать природу человека и прежде сделать науку желаемой, а потом уже преподносить ее тем, кто стремится к ней; государство не должно и не может делать это в отноше­нии тех, коим она не нужна. Напрасно правительство будет по­лагать тот или иной род знаний обязательным условием для полу­чения каких-либо отличий; пока необходимость не в самой сути предмета, над таким законом будут лишь смеяться, и через весь­ма недолгое время ученые чины станут