Петербургские письма

5 Децимвиры — в древнем Риме так называлась всякая коллегия из десяти человек для исполнения духовных или светских обязанностей.

173. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ

26 ОКТЯБРЯ (7 НОЯБРЯ) 1815 г.

18*

275

<...) О религии русские совершенно ничего не знают. Из-за полного неведения латинского языка им недоступны источники и причины разделения Церквей. Они наделены немалым умом, но самый большой ум знает лишь то, чему он научился, а русские (я говорю о мирянах) даже еще не повернули голову в эту сто­ рону. Ныне, когда занимается у них заря науки, производит она обычное свое действие — вытесняет из страны религию, ибо ни одна секта не может устоять противу науки. Необразованное низ­шее духовенство не имеет никакого значения и ни к чему не спо­собно, а самые разумные из них и знающие латынь или француз­ский язык все более или менее протестанты. В свете сие отрицают то ли ло неведению, то ли по безразличию, а быть может, просто удобнее отрицать, чем устанавливать порядок. Однако же начи­ нающееся в Англии и Германии попятное движение посылает и сюда кое-какие волны. Большое число особ из высшего сословия обратилось в католическую веру (так, по крайней мере, говорят), и сие возбудило на другой стороне яростное неудовольствие. Ми­нистр вероисповеданий князь Александр Голицын следит за иезуи­

тами с холерической и даже занятной жестокостью. Многие на­деются, что по прибытии Его Императорского Величества воспо­следуют кодеры строгости. — Но какие и противу кого? Будет ли нанесен удар по подозреваемым католикам из высшего общества, а плутов-раскольников, находящихся у всех на виду, как ясное солнце, не тронут и пальцем? <...)

Весьма примечательно в сей стране то, что люди, которые бо­лее всего боятся и ненавидят католицизм, ничуть не опасаются и не отвращаются от протестантства; сие есть несомненное доказа­тельство полного отсутствия и разума и веры, ибо достаточно про­стого сравнения, чтобы отказаться от системы, отвергающей лю­бые национальные принципы, в пользу той, которая сохраняет их все с прибавлением лишь еще одного.

В ожидании других событий можно не сомневаться, что ужас­ная революция, свидетелем коей мы все были, есть лишь преди­словие к еще одной. Надлежит беречься от новшеств и прежде всего восстановить религиозное образование, отдав его полностью в руки духовенства. Все народы вселенной вверяли свое юноше­ство священникам. Неужели здравый смысл рода человеческого мог обманываться? А посему величайшее значение имеет восста­новление иезуитов. Ежели хотят и могут устроить новое общество для сей цели, я не возражаю, ибо никогда не спорили ни о словах, ни об одеждах. Я говорю лишь одно — нам нужно общество дру­зей противу обществ врагов. И жестоко, но слишком поздно по­жалеют те государи, которые не желают знать сей истины, ни взять в. толк то, что люди происходят от детей. <...)

174. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ(?)

3(15) НОЯБРЯ 1815 г.

<...) Приношу вам, г-н Граф, благодарность за предыдущее письмо ваше, доставленное графом Ростопчиным вкупе с весьма небезыинтересной брошюркой. Ныне Европа угнетена и раздав­лена бандою философистов без морали, без религии и даже без разума, набрасывающихся на любое понятие о субординации .и стремящихся лишь к низвержению любой власти ради того, чтобы самим занять ее место, ибо по существу дела речь идет только об этом. К несчастию, сии господа порождены слепотой монар­хии. Но я надеюсь, что в конце концов она поймет свои заблужде­ния и восстановит порядок. При истинном желании ничто не мо­жет быть проще. Впрочем, г-н Граф, в громадной сей революции есть и случайности, каковые не могут быть вполне поняты чело­веческим рассудком. Но вместе с тем существует и общий ход ве­щей, который доступен разумению каждого имеющего определен­ные познания. В конце концов все обернется к лучшему, сие пред­ставляется мне несомненным. <. .)

175. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ

30 НОЯБРЯ (12 ДЕКАБРЯ) 1815 г.

Г-н Граф,

Сегодня, 12 декабря, наконец-то великая душа возвратилась в великое свое тело. Около одиннадцати часов вечера сюда при­был Император. Остановившись у Казанского собора, он напра­вился засим к августейшей своей супруге, и оба поехали к Импе­ратрице-матери, от которой возвратились тоже вместе. Император лег спать лишь в два часа, но снова был в своих санях еще до восьми утра. Он осмотрел экзерциргауз, побывал на разводе и т. д. и т. д. Затем заехал к фельдмаршалу Салтыкову, главе Государственного Совета, который теперь не совсем здоров; в де­сять часов он принял митрополита, и наконец все в точности вер­нулось к обычному своему порядку.

Его Императорское величество вновь подтянул ослабевшие было поводья; я не сомневаюсь, что приехал он с головою, напол­ненной новыми идеями и новым опытом, и Россия много выиграет после столь блистательного отсутствия своего повелителя. На мой взгляд, только люди, ослепленные предрассудками и духом пар­тий, могут преклоняться перед Петром I, который пилил доски в Голландии, и в то же время не превозносить кампании Алек­сандра, спасшего Европу и прославившего русское имя. Но здесь, как и повсюду, явился дух злоречия, который хулит все то, чем другие восхищаются.

Весьма примечательно, что в Европе ни один из монархов, ис­ключая короля Франции, не принадлежит к нации своей страны. А в одном государстве и вообще чужеземная династия сразу же пресеклась, как только начала усваивать себе национальность своих подданных. Государство сие есть Англия. В ней правили германцы, датчане, норманны, шотландцы, потом снова немцы, и вы видите, что сия последняя линия тоже накануне исчезновения.

И в России, подобно другим странам, царствующий дом ино­странного происхождения. Когда Филипп V¹ взошел на испанский трон, его называли французом, и я уверен, что в пятнадцатом веке пьемонтцы почитали герцога Людовика² не совсем своим. Но сегодня никто не скажет, что Фердинанд VII³ не испанец, а Его Величество не пьемонтец, ибо натурализация вполне завер­шилась ⁴. Иное дело в России, здесь она еще продолжается. Рус­ские по своему простодушию даже не понимают, что в их стране не царствующему дому надлежит слиться с нацией, а, напротив, сия последняя должна подняться до него.

Вот почему оказалось возможным, что превосходнейший рос­сийский монарх пока более оценен иностранцами, нежели своими подданными, ведь он недостаточно пропитан (если можно так выразиться) мнениями, обычаями и предрассудками, свойствен­ными сей стране.

Сейчас весьма занятно читать отображающиеся на лицах всех великих государственных мужей волнение, страх и надежду. Ни­кто не знает, заслужил ли он милость или опалу.

Тот, с кем Император заговорил первым, становится предметом разговоров; всем известно, что с таким-то он говорил в восемь ча­сов три минуты, сколько слов ему было сказано и какое было при том выражение лица.

Обычно все происходящее здесь не столь уж примечательно, но такие минуты, каковые переживает.ныне Россия, весьма редки, и стоит обратить на них внимание. Я полагаю, что вас могут ин­ тересовать некоторые соображения, относящиеся до состояния сей Империи.

Император на несколько дней останавливался в Варшаве. Нет надобности говорить, что там изощрялись в излияниях чувств почитания-, радости и преданности. Поляки воздвигли триумфаль­ную арку в лучшем