[12]
Следует процитировать весь текст, посвященный сравнению Русселя и Лейриса, поскольку мы полагаем, что в нем фигурирует нечто касающееся всей жизни Фуко: 'Из такого количества вещей без статуса, из стольких фантастических актов гражданского состояния [Лейрис] медленно собирает собственную самотождественность, как будто в складках слов вместе с неумершими химерами дремлет абсолютная память. А вот Руссель отбрасывает эти же самые складки сосредоточенным жестом, чтобы найти за ними непригодный для дыхания вакуум, отсутствие существа, которым он мог бы распоряжаться, чтобы создавать образы без роду-племени (28–29).
[13]
ИУ, 88.
[14]
ИУ, 90 (два аспекта 'отрыва' после классической эпохи).
[15]
ИУ, 93–94.
[16]
Отсюда та решительность Фуко, с которой он дистанцируется в этом вопросе от Хайдегтера (нет, греки не 'удивительные…', ср. беседу с Барбедеттом и Скалой в газете 'Нувель' от 28 июня 1984 г.).
[17]
Диаграмма свойственных грекам сил, или отношений власти, не анализировалась самим Фуко. Дело в том, что он, возможно, высоко ценил то, что сделали в этой сфере такие современные историки, как Детьен, Вернан и Видаль-Наке. Их оригинальность в том и состоит, что они определили физическое и ментальное пространство греков в зависимости от нового типа властных отношений. С этой точки зрения важно показать, что 'агонистические' взаимоотношения, на которые непрестанно намекает Фуко, представляют собой оригинальную функцию (которая, в частности, проявляется в любовном поведении).
[20]
Фуко говорит, что он начал писать книгу о сексуальности (продолжение 'Воли к знанию', выстраивающееся вместе с ней в единую цепь), 'затем, — отмечает Фуко, — я написал книгу о понятии самости и ее техниках, где сексуальность исчезла, и мне пришлось переписывать книгу в третий раз; в ней я попытался удержать равновесие между первой и второй книгами'. См. Dreyfus et Babinow, p. 323.
[18]
О формировании субъекта, или 'субьективации', которую невозможно свести ни к какому кодексу, ИУ, 33–37; о сфере эстетического существования, 103–105. 'Факультативные правила' — термин не Фуко, а Лабова; этот термин показался нам в высшей степени подходящим для определения статуса высказывания и для обозначения функций внутренних вариаций, а уже не констант. Теперь он обретает более обобщенный смысл, чтобы обозначить регулятивные функции, которые отличаются от кодов.
[19]
ИУ, 73.
[21]
ИУ, 61–62.
[22]
ИУ, 55–57.
[23]
IHV, II, III и IIV (об 'антиномии мальчика', 243). 24 Dreyfus el Rabinow, p. 302–304. Мы резюмируем здесь различные указания Фуко: а) мораль имеет два полюса — код и модус субъективации, но они обратно пропорциональны друг другу, и один из них не может интенсифицироваться без того, чтобы другой не ослабел (ИУ, 35–37); б) субьективация склонна снова превращаться в код и опустошается или затвердевает в пользу кода (это основная тема ЗС); в) возникает новый тип власти, который берет на себя задачу индивидуализировать интериорность и проникнуть в нее: сначала это пастырская власть церкви, впоследствии государственная власть (Dreyfus et Rabinow, p. 305–306: этот текст Фуко сближается с анализами 'индивидуализирующей и модулирующей власти' из НН).
