— Будетъ и м-съ Поттъ, — возгласилъ м-ръ Винкель, увид?въ президента.
— Право? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Въ костюм? Аполлона, — прибавилъ м-ръ Винкель, — только мужъ ея запрещаетъ ей над?вать тунику.
— И д?льно, — зам?тилъ м-ръ Пикквикъ, — къ чему ей туника.
— Ну, да. Поэтому м-съ Поттъ над?нетъ б?лое атласное платье съ золотыми блестками.
— Въ такомъ случа?, не поймутъ ея роли, — возразилъ м-ръ Снодграсъ.
— Какъ не понять? — отв?чалъ м-ръ Винкель, — въ рукахъ y нея будетъ лира.
— Это другое д?ло: всякій увидитъ, что она Аполлонъ, — сказалъ м-ръ Снодграсъ.
— A я буду бандитомъ, — перебилъ м-ръ Топманъ.
— Ч?мъ? — воскликнулъ изумленный м-ръ Пикквикъ.
— Бандитомъ, — скромно повторилъ м-ръ Топманъ.
— Послушай, любезный другъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, бросая суровый взглядъ на своего друга, — ты, если не ошибаюсь, хочешь нарядиться въ зеленую бархатную куртку съ коротенькими фалдами въ два дюйма?
— Точно такъ. Разв? это васъ удивляетъ? — съ живостью спросилъ м-ръ Топманъ.
— Очень.
— Отчего же?
— Оттого, любезный другъ, что ты слишкомъ старъ для зеленой куртки.
— Старъ!
— И ужъ если пошло д?ло на правду, ты слишкомъ толстъ.
— Толстъ!
— И старъ, и толстъ! — подтвердилъ м-ръ Пикквикъ энергическимъ тономъ.
— Сэръ, — воскликнулъ м-ръ Топманъ, вставая съ м?ста съ покрасн?вшимъ лицомъ, при чемъ глаза его заискрились пламеннымъ негодованіемъ, — вы меня обижаете, сэръ.
—
— Сэръ, — сказалъ м-ръ Топманъ, — вы грубіянъ.
— Сэръ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — вы грубіянъ.
М-ръ Топманъ сд?лалъ два шага впередъ и устремилъ на президента гн?вный взоръ. Пылающій взглядъ м-ра Пикквика, сосредоточенный въ фокус? его очковъ, дышалъ гордымъ вызовомъ и угрозой. М-ръ Снодграсъ и м-ръ Винкель, пораженные торжественностью сцены, стояли молча, прикованные къ м?сту.
— Сэръ, — сказалъ м-ръ Топманъ посл? короткой паузы, при чемъ голосъ его дрожалъ и волновался, — вы назвали меня старикомъ.
— Назвалъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— И толстякомъ.
— Назвалъ.
— И грубіяномъ.
— И т?мъ и другимъ. Сэръ, вы толстякъ и старикъ и грубіянъ.
Страшная пауза.
— Сэръ, — продолжалъ м-ръ Топманъ отворачивая обшлага своего фрака и принимая угрожающую позу, — сэръ, привязанность моя къ вашей личности была до сихъ поръ велика… очень велика; но мщеніе мое упадетъ, должно упасть на эту личность.
— Сэръ, продолжайте!
Это былъ единственный отв?тъ ученаго мужа. Раздраженный обидными и колкими выходками своего товарища и друга, м-ръ Пикквикъ былъ н?которымъ образомъ парализованъ въ своей поз?, и это служило несомн?ннымъ признакомъ, что онъ приготовился на всякій случай къ мужественной оборон? той самой личности, на которую должно было упасть неожиданное мщеніе.
Оглушенный столкновеніемъ двухъ великихъ личностей, м-ръ Снодграсъ, пораженный внезапной н?мотою, стоялъ сначала безъ движенія и безъ всякой опред?ленной мысли; но вдругъ вдохновенная мысль ос?нила его умъ. Презирая собственную опасность, онъ сталъ между двумя противниками и воскликнулъ громогласно.
— Какъ! Вы ли это, м-ръ Пикквикъ, мужъ разума и сов?та, обратившій на себя взоры образованнаго міра? Вы ли м-ръ Топманъ, другъ нашъ и товарищъ, озаренный величественнымъ св?томъ, заимствованнымъ отъ этой безсмертной натуры? Стыдитесь, господа, стыдитесь, стыдитесь!
И прежде, ч?мъ вдохновенный поэтъ кончилъ свою р?чь, черты м-ра Пикквика прояснились, гн?вное выраженіе исчезло съ его чела, и почтенное лицо его приняло свое обыкновенное, благосклонное выраженіе. Такъ исчезаютъ сл?ды карандаша подъ треніемъ умягчительной резины, и такова сила истиннаго таланта!
— Я погорячился, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — слишкомъ погорячился. Топманъ, вашу руку.
Мрачныя т?ни мгновенно сб?жали съ лица м-ра Топмана, когда онъ пожалъ руку своего друга.
— Я погорячился, — сказалъ м-ръ Топманъ.
— Н?тъ, н?тъ, — прервалъ м-ръ Пикквикъ, — виноватъ во всемъ одинъ я. Помиримся, любезный другъ. Ты над?нешь зеленую бархатную куртку.
— Н?тъ, н?тъ, — возразилъ м-ръ Топманъ.
— Для меня, любезный другъ, сд?лай милость.
— Извольте, я согласенъ.
Такимъ образомъ было р?шено, что м-ръ Топманъ, м-ръ Снодграсъ и м-ръ Винкель явятся на балъ въ заимствованныхъ костюмахъ. Руководимый филантропическою полнотою своего чувства, м-ръ Пикквикъ изъявилъ полное согласіе на прихоти своихъ друзей, противор?чившія его собственнымъ уб?жденіямъ и мыслямъ: разительное доказательство просв?щенной снисходительности, на какую можетъ быть способенъ только истинно великій челов?къ.
М-ръ Левъ Гонтеръ нимало не преувеличивалъ д?ла, отзываясь съ похвалою о магазин? м-ра Соломона Луки. Гардеробъ его оказался неистощимымъ, хотя, быть можетъ, далеко не представлялъ строгихъ классическихъ свойствъ. Костюмы не отличались новизной и не были вполн? приспособлены къ характеру времени и м?ста; но все безъ исключенія блистало мишурой, a въ этомъ и заключается сущность искусственной костюмировки. Конечно, мишура при дневномъ св?т? не можетъ им?ть осл?пительнаго блеска; но всякому изв?стно, что искусственные костюмы изобр?тены собственно для ночныхъ похожденій, и если, напротивъ, при яркомъ блеск? солнца мишура утратитъ свое великол?піе и пышность, то, само собою разум?ется, виноваты въ этомъ т? особы, которымъ пришла неестественная фантазія давать утренніе балы. Такъ, по крайней м?р?, разсуждалъ и доказывалъ м-ръ Соломонъ Лука, и пикквикисты, уб?жденные его доказательствами, выбрали въ его магазин? приличные костюмы, при чемъ каждый д?йствовалъ по собственному благоусмотр?нію.
Наняли карету въ гостиниц? 'Сизаго медв?дя', оттуда также взята была коляска для м-ра и м-съ Поттъ, отправлявшихся на дачу достопочтенной Львицы Гонтеръ. Редакторъ «Синицы», какъ и сл?дуетъ, заран?е объявилъ объ этомъ бал?, изв?стивъ итансвилльскихъ гражданъ, что 'этотъ утренній праздникъ представитъ сцену разнообразнаго и восхитительнаго очарованія, великол?пное сіяніе красоты и талантовъ, роскошное обнаруженіе гостепріимства и, особенно, всевозможныя проявленія изящнаго артистическаго вкуса'. 'Баснословныя угощенія Востока, — продолжалъ редакторъ, — и дикій блескъ султанскихъ пировъ будутъ им?ть характеръ пошлой вакханаліи, если сравнить ихъ съ этимъ цивилизованнымъ торжествомъ, на которое, однакожъ, изв?стные злонам?ренные люди заран?е изрыгаютъ ядъ своей зависти, нагло и безстыдно изд?ваясь надъ приготовленіями доброд?тельной и знатной леди, снискавшей общее уваженіе'. Посл?днія строки н?которымъ образомъ служили тонкимъ и деликатнымъ намекомъ на безсов?стныя выходки «Журавля», который, не бывъ удостоенъ приглашенія на этотъ балъ, написалъ презлую и пренел?пую сатиру, гд? все это д?ло представлялось въ самомъ невыгодномъ св?т?.
Наступило вождел?нное утро и вм?ст? вождел?нный часъ ?хать на торжественный завтракъ м-съ
