Эшафот сломали, увезли. Но пройдет время, и Пушкин с Вяземским будут искать и найдут место казни и сохранят щепки от виселицы. Пушкин искал и могилу, расспрашивал, узнавал и не нашел… Мы тоже не знаем, где это горькое и святое место. Какое это было злодейство — скрыть ее…
Один из декабристов (имя его осталось неизвестно) в Сибири написал стихотворение. Он закончил его обращением к будущей, свободной России:
И когда найдут могилу, ничего бы на ней не ставить. А посадить бы русскую иву, пусть стелется, плачет…
«ПРОЩАЙТЕ, ДРУЗЬЯ…»
Вечерами над Большой Морской высоко взметался красный шар. По этому сигналу тотчас являлись фонарщики с лестницами за спиной. Они медленно взбирались на столбы, прикрывшись белой жесткой рогожей, и в туманных петербургских сумерках казались странными привидениями.
В кабинет вносили свечи. Раздавались голоса из детской, хлопала входная дверь, с Мойки доносился стук дрожек, потом все стихало. Поэт оставался наедине со своим огромным письменным столом и своими книгами. Он работал и много читал, по юношеской привычке полулежа, читал с наслаждением.
Ночь летела. Мягко, покойно светила жестяная лампа-ночник, тихо отзванивали часы, иногда слышно было, как в конюшне всхрапывали — к дождю — кони и где-то далеко гулко перекликались сторожа.
Утром город пробуждался от барабанного стука, начинался день в казармах. Поэт бережно ставил на полку очередную прочитанную книгу.
Охота к чтению начала развиваться в детстве. Мальчиком Пушкин проводил бессонные ночи, тайком забираясь в кабинет отца и без разбора «пожирая» все книги, попадавшиеся ему под руку. В 9 лет он зачитывался сочинениями древнего историка Плутарха, «Илиадой» и «Одиссеей» Гомера. Библиотека его отца, Сергея Львовича, была богата произведениями русских и французских писателей.
Пушкин рано познакомился с творчеством русских поэтов XVIII века, с комедиями Мольера и Бомарше, с сочинениями Вольтера. По словам брата Льва, Александр был одарен «памятью необыкновенной». Чтение формировало духовный мир будущего поэта, будило, торопило дремавшую в нем страсть к творчеству.
Вечером мальчик долго не засыпал. Его спрашивали: «Что ты, Саша, не спишь?» Он отвечал: «Сочиняю стихи…»
Едва научившись держать в руке перо, Пушкин пишет басни, подражая любимым баснописцам Лафонтену, Дмитриеву, Крылову, и маленькие комедии на французском языке в стиле Мольера.
В Лицее Пушкин поразил товарищей своим образованием. Иван Пущин вспоминал: «Все мы видели, что Пушкин нас опередил, многое прочел, о чем мы и не слышали, все, что читал, помнил…». Уже в 13 лет он был признанным поэтом среди своих товарищей. Но скоро слава его вышла за стены Лицея. Пушкин «рос не по дням, а по часам», подобно славному богатырю Гвидону, который вдруг
Книги были всегдашними друзьями Пушкина, от колыбели и до самой гибели. Большую часть денег, заработанных изданиями своих произведений, поэт тратил на покупку книг. Его знали во всех книжных магазинах Петербурга. Часто видели на Большой Морской у известного книготорговца Плюшара, в лавке Слёнина на Невском проспекте, в доме Публичной библиотеки и на Садовой улице, где торговали книгами братья Глазуновы. В лавке Лисенкова он узнавал о новых книгах для книжного обозрения издаваемого им «Современника», в английском магазине Л. Диксона требовал книг, относящихся к биографии Шекспира. У А. Ф. Смирдина его привлекали хозяйская библиотека и литературный клуб, где собирались писатели. Много книг Пушкин выписывал из-за границы через магазин Ф. М. Беллизара, помещавшийся в доме голландской церкви на Невском проспекте. У Беллизара покупать было особенно приятно: он охотно продавал в долг Пушкину и не торопил с отдачей денег…
Человека среднего роста, с огненными глазами на желтоватом нервном лице хорошо знали и в лавках попроще. Купцы, хозяева «холодных» лавок (они не отапливались из страха перед пожаром), ставили их там, где больше простого народа: у рынков, балаганов, деревянных катальных гор.
Поэт радостно сообщал жене о новых пополнениях: «Моя библиотека растет и теснится!»
«Я разоряюсь на книги, как стекольщик на алмазы», — смеясь, говаривал Пушкин своим друзьям.
Он не имел сил совладать с желанием приобретать их, несмотря на требование рассудка. Пушкин так и не смог заплатить Беллизару. Долг вырос до огромной суммы в 3399 рублей…
В квартире на Мойке Пушкин думал прожить с семьей не менее 2 лет. Поэт был на вершине славы, в расцвете творческого гения. Он уже написал «Полтаву», «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», задумывал новые произведения, начинал исторические исследования. Казалось, все впереди…
«Душа моя расширилась, я чувствую, что я могу творить!» — писал он в одном из писем.
Он мог бы прожить еще несколько десятилетий! И силы телесные «были таковы, что их достало бы у него на 90 лет…»
Поэт ожидал счастливого нового, 1836 года. Но уже отливалась та страшная пуля…
Счастья не было. Материальное положение Пушкина после женитьбы все ухудшалось. Светский образ жизни требовал больших расходов. Увеличивались долги… Нравственное состояние поэта было гнетущим: тяготила опека императора, объявившего себя цензором его произведений, постоянный жандармский надзор.
Зимой 1836 года враги Пушкина распространили против него подлую клевету, которая задевала честь жены, Наталии Николаевны. В травле поэта принял активное участие голландский посланник в России барон Геккерен.
Приемный сын Геккерена, молодой французский эмигрант Жорж Дантес, зачисленный Николаем I в русскую гвардию, нагло ухаживал за женой Пушкина. Дуэль сделалась неизбежна. Царь и его двор ненавидели поэта, автора смелых стихов, друга декабристов. Потому Дантес и посмел поднять руку на гения России.
Утром 27 января Пушкин «встал весело в восемь часов — много писал — часу до одиннадцатого». Потом взялся читать «Историю России в рассказах для детей». «История» А. О. Ишимовой была последней книгой, которую он держал в руках.
Секундантом Пушкин выбрал Константина Данзаса, бывшего лицеиста. Если б в Петербурге находились Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин и Иван Малиновский — ближайшие и дорогие Пушкину лицейские друзья, — может, он выбрал бы кого-нибудь из них. И вряд ли состоялась бы тогда эта дуэль! Все трое поступили бы так, как Пущин, который писал из тюремной камеры, узнав о гибели друга, Малиновскому: «Если бы при мне должна была случиться его последняя, несчастная история, и если б я был на месте
