Сделал пробный замах…
Эрван чертыхнулся. Фомор норовил атаковать под правую руку, висевшую плетью. Эрван волей- неволей смещался влево. Бойцы развернулись параллельно бортам, и теперь голова фомора представляла собой идеальную мишень.
Змеиный шип раскручиваемой пращи…
Эрван прыгнул, отчаянно и безрассудно: левым клинком отвёл одну палицу, удар второй принял на корпус. Шипы вспороли кожу, царапнули ребра. Не обращая внимания на боль, Эрван вогнал правый клинок в солнечное сплетение.
Фомор словно напоролся на невидимую стену. Густые брови поползли вверх. Он посмотрел на Эрвана с безграничным удивлением – мол, как? Он силился что-то сказать, но лишь беззвучно раскрывал и закрывал рот. Затем глаза закатились, и он рухнул на палубу.
Едва дыша, Эрван рассматривал поверженного врага: тот лежал на спине, помутневшие глаза смотрели в небо. Из раны текла темно-красная струйка.
Зрители оцепенели: слишком быстро и неожиданно все произошло. Никто не кричал «ура», никто не рвался жать Эрвану руку и поздравлять с победой. Его это вполне устраивало – оставался один вопрос, и ответ на него он хотел получить прямо сейчас.
Он сел перед телом фомора, со страхом и надеждой наклонился к голове. Схватил за подбородок, повернул вправо. Потом влево. Просунул ладонь под затылок, опасаясь нащупать пальцами раздробленную кость.
«Ну же, ну!!! Расскажи мне, кто тебя прикончил?! Я… или он?»
Затылок был цел. На висках, на лбу и темени – ни царапины. Эрван шумно выдохнул, затем втянул воздух полной грудью – только теперь он понял, что во время осмотра не дышал. Он улыбнулся, похлопал мертвеца по щеке.
«Я успел раньше. А ты, Бастиан, промазал… И до чего же я этому рад!»
– Кромм!
Горло Эрвана сдавили холодеющие пальцы. Эрван вцепился в запястья фомора, изо всех сил стараясь разжать руки мертвеца… Тщетно. На шее словно сомкнулись тиски.
– Не… радуйся… Для тебя… ничего… не кончилось…
С каждым словом мертвец говорил все тише. На Эрвана он не смотрел, остекленевшие глаза по- прежнему пялились в закатное небо.
Эрван с ужасом глядел на западающую с каждым звуком грудь фомора. Мертвец не мог дышать, и последние остатки воздуха покидали лёгкие ради нескольких слов, сминая грудную клетку. Послышался глухой треск: не выдержали рёбра.
Мертвец умолк.
Всё ли он успел сказать? Эрвану было не до того: он боролся за жизнь.
Перед глазами поплыли фиолетовые пятна. С каждым мгновением нарастала слабость.
Эрван попытался нащупать клинок. Вот он! Пальцы сжали рукоять. Почти теряя сознание, не соображая толком, что делает, Эрван ударил жуткого противника эфесом в висок. Ещё раз… Ещё…
Дальнейшее он помнил смутно: кажется, мертвец ослабил хватку, разжал руки… Потом он упал – или нет? Его куда-то несли, говорили что-то, о чем-то спрашивали… Пристроили возле мачты, кто-то поддерживал ему спину…
Ушат воды в лицо.
Эрван вздрогнул, помотал головой.
«Ха! Это уже было! Кажется… Хорошо хоть, никто не кричит: „Бейся!“ Навоевался на сегодня – хватит!»
Он попытался глубоко вдохнуть и закашлялся – в глотку словно вбили кол.
Снова пальцы на горле. Тёплые, цепкие и осторожные.
«Лоэ…»
– Говорить можешь? Давай говори, что хочешь, любую чушь! Говори!
– Кх… Акх… кхажется… могу, – лёгкие с хрипом и свистом втянули воздух.
«Теперь не умру».
Эрван попытался улыбнуться. Лоэ улыбнулся в ответ.
– Что ж. Гортань цела, трахея тоже. Повезло тебе. Ещё пара секунд и…
– Адриан! – прервал доктора Бастиан. – У него кровь идёт!
– Пустяки. Царапины, ничего страшного. Хорошо, что фоморы почти не знают железа, – нашим оружием он бы ему рёбра в труху стёр. А так… меня куда больше беспокоит горло… – Лоэ с тревогой посмотрел на Эрвана, склонился к уху. Шепнул еле слышно: – Что он сказал?
– Чтобы я не радовался, ничего ещё не кончено… Вроде того, – кое-как просипел Эрван.
Лоэ угрюмо кивнул и отстранился. Продолжил обычным голосом:
– Это оказался не капитан, Гвент. Колдун, причём не из последних. Их просто так не убьёшь, – Лоэ насупился. – Провёл он меня. Он всех нас провёл, если на то пошло! И ведь помнил я про разрывной амулет… М-да… Будто наваждение какое-то. К счастью, мы недооценили его, а он тебя. Будем считать – легко отделались.
– А могло быть хуже? – спросил Эрван, осторожно массируя горло.
Сухой кивок.
– Ладно, хватит на сегодня. Ребята, давайте его аккуратно в мою каюту. Там перевяжу. А вам, Гвент, разрешаю потерять сознание.
Эрван благодарно улыбнулся и закрыл глаза.
…Прости меня, Свисток. Я не успел с тобой попрощаться. Я не видел, как ты умер, не видел, как твоё тело предали океану.
Я пытался плакать… Честно. Но мешает боль. Не внутренняя, не душевная: врать не стану – самая обычная. Болят шея, бок и нога. Сильно, аж выть хочется.
И голова болит – тесно от мыслей: Где теперь фоморы? Куда теперь пойдёт судно? Во что мы ввязались? Что с нами будет? И воспоминания о тебе, Свисток, с трудом пробиваются сквозь кучу вопросов.
Понимаешь, Свисток, видно, я так устроен: тяжело сочувствовать, когда плохо и тревожно самому. Наверное, я скотина.
Если мне суждено будет вернуться, если доведётся побывать в твоём доме, увидеть твоих сестёр… Уверен, я все вспомню. Я все переживу заново. И тогда заплачу.
А пока… Где бы ты ни был сейчас, отдыхай – твоя судьба исполнилась.
А наша судьба – идти дальше.
Глава 6
…Без двух дней середина лета, по римскому исчислению – 13 июля.
Штиль.
На рассвете умер последний тяжёлый. Общие потери составили пятнадцать человек: дюжина убитых при абордаже, трое умерших от ран.
Соответствующие изменения в списочном составе внесены в судовую роль.
Судно остаётся в условленной точке.
…Без одного дня середина, по римскому исчислению – 14 июля.
Из восьми лёгких шестеро достаточно оправились, чтобы приступить к своим обязанностям.
Ветер северо-восточный, умеренный.
Вверенное мне судно приведено к ветру и продолжает оставаться в условленной точке.
…Середина лета, по римскому исчислению – 15 июля.
Все раненые вернулись в строй.
Судно в условленной точке.
