суставов. – Своим служением в папском сане ты обязан продемонстрировать преданность мне не только как царице, но главным образом моим убеждениям, в коих я вижу укрепление и процветание Византийской империи. Народ должен знать Христа как строго карающего с небес Сына Божьего, лишенного каких бы то ни было человеческих проявлений.
Вигилий старательно кивал, не проронив за время аудиенции ни слова. В довершение собственного монолога царица приняла из рук выросшего словно из-под земли слуги-евнуха увесистый, стянутый шнурком тканевый мешочек и щедро одарила Вигилия денежной суммой в 700 фунтов золотом, немедленно заручившись его письменной клятвой в верности своей особе.
В дальнейшем уставший от вечной церковной неразберихи Юстиниан, во избежание яростных противоречий и столкновений восточного и западного духовенства, в предисловии к 133-й новелле «О монахах и монахинях и их образе жизни» написал: «Нет ничего недоступного для надзора царю, принявшему от Бога общее попечение о всех людях. Императору подобает верховное попечение о церквах и забота о спасении подданных. Император – блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Собор и священников утверждает Правую веру».
Близился 543 год. Почти одиннадцать лет отделяло Юстиниана от тяжелых дней восстания. Константинополь медленно оправлялся после страшной эпидемии чумы, бескровно убившей триста тысяч жителей и нанесшей Византии небывалый экономический урон. Император, переболевший чумой, чудом остался жив. За прошедшие годы значительно возросло его могущество, из-под пера верных ему юристов Трибониана и Феофила вышло множество указов, еще круче взявших в оборот византийских граждан. Междоусобные распри Византии с Востоком и Западом не исчезали. Легендарный полководец Мунд уже семь лет как сложил голову в боях за земли Италии, но Велисарий и подозрительно мужественный для евнуха Нарсес крепко держали в руках наемное войско, продолжая бесконечные сражения по завоеванию как восточных, так и западных земель. Помимо чумы, казну безмерно истощили нескончаемые войны. Но иных способов удерживать отвоеванные территории не существовало.
Юстиниан, в который раз ужесточивший налоги, пытался таким способом вернуть в имперскую казну растраченные средства.
Уже давно жители Константинополя не роптали вслух на префекта претория Востока Иоан на Каппадокийского, ибо император, по требованию Феодоры, сместил его окончательно. (В порыве служебного рвения тот осме лился неоднократно клеветать на царицу, уличая ее в безмерной жестокости к подданным и якобы в коварных супружеских изменах венценосному супругу.) Вслед за потерей должности Иоанн Каппадокиец вообще бесследно исчез. В дворцовых кулуарах поговаривали, что по приказу царицы, не без участия беззаветно преданного ей Нарсеса, Иоанн был отравлен женой Велисария Антониной. На службу вместо Каппадокийца заступил Петр Варсима – вполне достойный его преемник, переплюнувший предшественника в воровских хитростях и умениях. Помимо драконовских налогов, собираемых с населения, Варсима, преследуя личную выгоду, под шумок перманентных войн частенько запускал руку в государственную казну.
Между тем Юстиниан, неутомимо заботящийся о внешней политике, хотел верить, что в недрах державы скрутил свой народ в бараний рог раз и навсегда. Однако смутное душевное беспокойство в последнее время обуревало его все чаще. Императора изрядно надломила недавняя болезнь, он с особой силой прочувствовал, как хрупка и недолговечна человеческая жизнь, но осознание этого отнюдь не размягчило его сердце. Пожалуй, напротив. Поднявшись на ноги, он остро ощутил, как колеблется под ним почва, как размываются честолюбивые планы по возрождению мощной империи – смириться же с подобными обстоятельствами было для него страшнее смерти. Чума, ослабив его тело, диковинным образом обострила в нем некую дальнозоркость ума. С щекочущим душу холодом он признался себе окончательно – он не любит своих граждан, не доверяет им ни на йоту, и они давно платят ему той же монетой.
Он и особо приближенным сенаторам не доверял больше. Василевс кожей улавливал, как за его спиной аристократия продолжает считать его деревенским выскочкой, плебеем, и стоит ему немного отпустить бразды правления, как сенаторы мигом распояшутся, а следом тут же поднимутся народные недовольства и бури.
Он упорно старался гнать из души тревогу и страх последнего времени. Он злился на себя за подобную слабость. Но каждую ночь страх, принимаемый им за смелость и решимость, все отчетливей продолжал диктовать ему: держать многочисленный люд в подчинении возможно только железной рукой, другой рукой непременно придерживая за шиворот церковь с ее многочисленными, разбросанными по разным углам поместными епархиями. Посему у церкви ни под каким предлогом не должно быть явных разногласий ни внутри ее самой, ни тем более с его императорской властью. Как хорошо, что рядом была Феодора с ее твердой, неколебимой верой в правильность выбранного курса.
Но, несмотря на яростные церковно-политические бдения императорской четы, разногласия имели место, то чуть стихая, то воскресая с новой силой.
Одним из часто возобновляющихся споров внутри христианского учения был спор вокруг Оригена. В последнее время оригенисты нашли убежище в Новой Лавре близ Вифлеема, хотя и продолжали жаловаться на притеснения. Ставленник Феодоры папа Вигилий отправил приближенного к царской чете дьякона Пелагия разобраться, в чем в действительности обстоит дело. Пелагий немало заинтересовался веяниями, парящими над окрестностями Вифлеема, по прибытии в Новую Лавру углубился в беседы с местными монахами, в меру собственных возможностей постарался вникнуть в их представления о Боге и мироустройстве и по возвращении немедленно изложил свои соображения автократору.
– Беда в том, что Оригеново учение «о предсуществовании душ» проповедуют умнейшие, образованнейшие, обладающие мощной силой убеждения монахи, своего рода electus [4] , – возбужденно вещал Пелагий. – И если не пресечь это опасное мировоззрение окончательно, то Оригенова зараза способна распространиться широко и иметь непредсказуемые последствия. Я бы посоветовал тебе, василевс, обратить на сей факт пристальное внимание и действовать незамедлительно.
Следом за разговором с Пелагием Юстиниан изыскал время и ревностно окунулся в чтение Оригеновых писаний, с особой тщательностью проштудировав труд «О началах». Ох и нелегко ему пришлось.
Проклятый вопрос о свободе человеческой личности, засевший в мозгу Юстиниана еще со времен восстания, изрядно обострившийся после болезни, приобрел по прочтении трудов Оригена совсем уж навязчивые формы. Почивший в III веке от Рождества Христова, в порыве веры оскопивший себя в юные годы Ориген письменным наследием своим вывернул мозги василевса наизнанку. Василевс приоткрыл завесу неведомого мира, и мир этот разверзся перед ним непредсказуемо опасной, не имеющей дна, ужасающей пропастью. Именно Ориген, будучи одним из столпов-основателей христианской церкви, провозгласил противоречащее Ветхому Завету предсуществование душ и продолжение их существований после физической смерти. Эти вольнодумные взгляды возмутили императорский разум куда больше, нежели хронические пререкания о природе Христа монофизитов и православных, нежели противоположная монофизитской несторианская ересь, разделяющая Христа на Бога Слова и Человека, терзаемого до крещения страстями души и пожеланиями плоти.
А тут еще давным-давно восстановленный в должности городского префекта Евдемон, с особым рвением следящий за городскими сходками, подлил в тяжкие настроения автократора кипящую ложку дегтя, сообщив, что на задворках площади Августеона уже в который раз появляется пожилой странник, отделившийся от группы прибывших из Палестины монахов, позволяющий себе непотребные речи. Рассуждения этого отщепенца, по словам Евдемона, касались именно вечного существования и многократного возвращения на Землю человеческих душ, а также непреходящей свободы человеческой личности.
– Я приставил на рынок своего человека, и вот что, василевс, услышал он из уст этого проходимца, какие строки, придя домой, записал по горячим следам. – С услужливым поклоном Евдемон протянул императору свернутый в трубочку небольшой пергамент.
Префект явился с докладом в послеобеденное время, когда голова августейшего плохо соображала от душного зноя и замедленного процесса пищеварения, но василевс решил не демонстрировать своей слабости. Усевшись на каменную скамью в тени террасы, он брезгливо принял из рук префекта свиток, неторопливо развернул и приступил к изучению корявого неразборчивого почерка:
«Как было сказано седобородым странником, за которым приставили меня следить, изрекает он не собственные умозаключения, а приводит строки об Оригене из Начертаний некоего церковного историка Иннокентия, а именно: «Греция, столь обильная людьми с дарованиями, никогда не производила ему (Оригену) подобного. В юном возрасте он знал совершенно все – так что Диалектика, Риторика, Геометрия, Физика, Астрономия имели блистательного, остроумного, глубокомысленного. Ему было осьм надцать лет, когда его сделали начальником Александрийского училища, самого знаменитого, какое только было в мире Христианском. Преемник Пантена, Аммония и им подобных, он вскоре помрачил их своею славою…» Император свернул свиток, протянул его Евдемону, но почему-то вдруг передумал, отведя руку.
– Да-а-а… – медленно изрек он, глядя сквозь Евдемона, – волнения мои не напрасны.
