Дослушав до этого места, Гога изрек одну из самых загадочных своих реплик:
– В Бобруйск, жывотныя! – Затем он укоризненно напомнил: – Тем не менее, третью польскую дивизию вы перехватить не сумели.
– Это верно, проскользнула между нашими отрядами, – покаянно согласился Мясников. – Но контрреволюционный мятеж подавлен.
– Мятеж-то подавлен, однако поляки ушли на соединение с немцами, то есть примут участие в немецком наступлении, – раздраженно бросил Роман. – У вас паранойя, вы повсюду подозреваете заговоры, не доверяете честным людям, однако наивно верите в благородство германских генералов… А в результате республика осталась беззащитной. Мы уже не говорим, что украинские националисты заключили сепаратный мир с Германией, то есть противник может беспрепятственно пройти через позиции Юго-Западного фронта.
Разговор на таких тонах разозлил Мясникова, и старый (недавно тридцать два года стукнуло) большевик взорвался. Оскорбленный незаслуженными, как ему казалось, упреками, заместитель главковерха тоже повысил голос:
– Прекратите панику разводить, товарищи! Вы прямо как этот Бонч-Бруевич – он тоже ждет со дня на день германского наступления. Устроил эвакуацию, понимаешь, эшелоны с имуществом вывозит подальше от фронта, чтобы немцы не захватили. Вы просто политически безграмотные. Поэтому не понимаете, что не смогут немцы начать наступление вопреки воле германского пролетариата!..
Он замолчал, потому что в кабинет без стука вошли трое. Первого Роман узнал сразу – плотное телосложение, квадратное лицо, зеркально-блестящий выбритый череп. Безусловно, это был Вацетис, возглавлявший Революционный полевой штаб, разместившийся на втором этаже бывшего губернаторского дома. Кавказец рядом с ним был, скорее всего, комиссаром полевого штаба – товарищ Тер-Арутюнянц, прапорщик-большевик, в октябрьские дни назначенный комендантом Петропавловской крепости. Третий, похожий на прибалта, оказался новым главкомом Западного фронта бывшим поручиком Рейнгольдом Берзинем.
При виде Вацетиса у Романа невольно вырвалось:
– Нечистая сила легка на помине. Почему такие кислые физиономии, товарищи? Неужели немцы начали наступление, в которое не желают верить товарищи Мясников и Крыленко?
Вацетиса передернуло, и Роман вдруг понял, что его шутка получилась не слишком смешной. По старому расписанию немцы должны были двинуться только послезавтра вечером, но в новой реальности все события происходили с небольшим опережением.
Впрочем, он ужаснулся преждевременно. Вацетис угрюмо зачитал телеграмму от Крыленко: накануне банды Корнилова нанесли поражение красногвардейцам у села Лежанки и, согласно последним данным, после отдыха двинулись по кубанским степям на Екатеринодар. Главковерх приказывал немедленно снять с фронта и отправить на Кубань крепкий пехотный полк, несколько кавалерийских эскадронов и три пушечные батареи.
Косо поглядывая на столичных гостей, большевики принялись обсуждать, какие части можно будет быстро доукомплектовать и посадить в эшелоны. Вскоре вернулся Бонч-Бруевич, вручил Георгию – Роман ему не нравился, наверное, из-за морского мундира – папку с подробным отчетом и присоединился к военному совету.
– Что творится, – шепнул Гога. – Корнилов должен был победить у Лежанки только через неделю, если не позже.
– События понеслись вскачь. – Роман ожесточенно стукнул кулаком об стол. – Что-то мы не так сделали.
Распахнулась дверь, быстрым шагом вошел генерал Лукирский, державший в руках большой моток телеграфной ленты. Подойдя к Бонч-Бруевичу, Лукирский доложил:
– Телеграмма от генерала Самойло из Брест-Литовска.
Это была та самая телеграмма, которой так боялся Роман: «Сегодня 14 февраля в 14 часов 15 мин. от генерала Гофмана мне объявлено официально, что 16 февраля в 12 часов оканчивается заключенное с Российской Республикой перемирие и начинается снова состояние войны».
Замешательства не случилось, но по разным причинам. Генералы, давно ждавшие такого поворота событий, деловито начали составлять приказы фронтам о приведении войск в готовность и выдвижении резервов. Однако Мясников насмешливо заявил: мол, у Самойло интеллигентская паника, генерал Гофман просто пугает нас, никакого немецкого наступления не начнется, поэтому надо выполнять приказ Крыленко. После недолгих колебаний Вацетис присоединился к мнению Мясникова.
Увы, пришельцы из будущего знали, что немцы двинут армию точно по графику, и фронтовики разбегутся, бросив позиции. Спасение положения выходило за рамки их возможностей. Попрощавшись, они отправились на вокзал и, размахивая мандатом Совнаркома, заняли три купе в ближайшем поезде на Питер.
Ночь, как всегда бывает на зимних равнинах, наступила стремительно. По привычке друзья вышли в тамбур и долго разбирались, где они ошиблись. Гога постоянно ссылался на обширную литературу о попаданцах. За минувшие месяцы Рома тоже прочитал немало книг на эту тему, но дельные мысли упорно не появлялись.
– В книгах попаданцам везло, а мы все время терпим неудачи, – раздраженно сказал он.
Растерявший обычную жизнерадостность Левантов ответил уныло:
– Начали вроде бы неплохо. Изменение должно было снизить напряженность, а получается наоборот. Как будто сама история сопротивляется изменениям.
– Прекращай эту мистику. Исторический процесс подчиняется железной логике материализма. Наше изменение должно было оздоровить обстановку, офицерство поняло, что новая власть не такая кровожадная, как ее расписывают…
– А подитынах со своим классовым подходом! – взорвался Гога. – Пора бы понять, что ни хрена ваш Маркс не понимал в политологии, только лозунги красивые придумывал. К тому же наше изменение получилось недостаточно сильным. Ну предотвратили мы резню в Ставке, а в других местах? И на фронте, и в тылу расправы продолжаются.
– Это верно, – весьма неохотно признал Рома. – Революционный энтузиазм просто убивает – во всех смыслах. Ты бы знал, как меня бесят эти упертые подпольщики с их идиотской бдительностью. Если бы послушались перешедших на сторону революции генералов, сейчас бы вдоль фронта стояли хоть какие-то части, способные сопротивляться интервентам.
– Козлы твои большевики, – мягко резюмировал Гога. – И великий дедушка Ленин, который так рвался отомстить за брательника и помог дорушить армию, продолжив начинания тупого ублюдка Керенского. И выродок Троцкий с его дебильной ситуацией «ни мира, ни войны»!
– Ну насчет Ленина ты не прав! – возмутился Рома. – Государство создал именно он. И не месть его вела, но тот самый классовый подход.
– Не нужен на хрен классовый подход! Прагматизм нужен – разумный, свободный от идеологических догматов анализ реальных тенденций! Так было во всех революциях. Сначала идейные придурки свергают старую власть и устраивают кровавый бардак. А потом приходит умный прагматик и наводит порядок. Поэтому ничего в России не будет получаться, пока дедушка Сталин не перестреляет эту банду тупых маниакальных убийц, именуемую «ленинской гвардией».
Спорить против таких доводов было сложно. С десяток минут они вспоминали грехи видных большевиков, посмертно провозглашенных безвинными жертвами Большого террора. Особенно досталось Антонову-Овсеенко, который сначала довел тамбовских крестьян до мятежа, потом же травил их ипритом.
Состав продолжал движение на север. Буквально завтра-послезавтра эти места будут затоплены миллионами бегущих с фронта дезертиров, но пока ситуация оставалась относительно спокойной. Вокзал в Витебске был ярко подсвечен электрическими фонарями, пассажиров забралось в поезд не слишком много, причем большинство набилось в дешевые общие вагоны. Мимо стоявших в тамбуре купейного людей будущего прошла лишь прилично одетая семейка с двумя детьми.
Когда гудящий паровоз оттащил вагоны от станции, в тамбур заглянул юный матрос Балашов, пригласивший старших перекусить на сон грядущий.
