- Христом Богом прошу, - взмолилась смотрительша. - Помилуйте!
Дмитрий Савельевич потерял весь свой прежний лоск, ссутулился и как-то в момент состарился. Дряблые щеки его дрожали.
- Господа, - пугливо осведомился он. - Что вы со мной делать-то собираетесь?
С особым ужасом смотритель взирал на самурая.
- Пытать будем, - ответил японец, играя в руках подобранным им ножом.
Дмитрий Савельевич побледнел, задышал часто-часто и замолчал в ожидании неминуемой гибели.
- Ой, батюшки святы! - запричитала смотрительша.
- Под суд у меня пойдешь, на каторгу, всех прав состояния лишишься! грозно пророчествовал я, нагнетая и без того, тяжелую обстановку. - За преступный сговор, имеющий своей целью убийство!
- Кого ты привел к Якову Андреевичу? - начал допрос Кинрю.
- Ей-богу, не знаю, - божился смотритель. - Не представился он. Ей-богу!
- Узнай, - велел я Кинрю, - не записан ли проезжавший в книге смотрителя?
Надежды на это, конечно, не было никакой, но я все-таки для проформы счел необходимым это проверить. Кинрю вышел из комнаты, а я продолжил расспрашивать несчастного Дмитрия Савельевича.
- Он ему ножом грозился, - заступалась смотрительша.
- И денег не предлагал, разумеется, - усмехнулся я.
- Предлагал, - ответил смотритель. - Но я отказался!
- Ну, Дмитрий Савельевич, в этом я и не сомневаюсь, - ответил я, закрыл окно на щеколду и поправил на нем тяжелую штофную гардину. Лошадей-то он велел не давать?
- Он, мерзавец, он, - затряс головой Дмитрий Савельевич, на лбу его, широком с висков, выступила испарина. Я подал ему свой белый платок с именными вензелями.
Вернулся Кинрю, по его глазам я понял, что в станцион- ной книге и в самом деле ничего не записано. Тут он снова начал поигрывать ножом, от чего у несчастного смотрителя подкосились ноги.
- Оставь его, - приказал я. - Он и так до смерти напуган. Я думаю, что произошедшее послужит ему уроком, - сказал я нарочно громко, чтобы Дмитрий Савельевич меня расслышал.
Спустя полчаса привели сдаточных лошадей какого-то вольного ямщика, который должен был везти нас с Кинрю до следующей станции.
- Вели закладывать, - сказал я смотрителю. Так мы с ним и расстались, к неудовольствию золотого дракона, который считал, что Дмитрия Савельевича полезнее бы было сдать властям. Однако я был обязан хранить это дело в глубокой тайне.
В Москву мы прибыли на закате, когда она замерла под бледнеющими солнечными лучами, погружаясь в глубокий и продолжительный сон.
- Неужели приехали? - воскликнул Кинрю, обрадованно завертев во все стороны головою.
- Куда теперь-то? - спросил ямщик.
- К Пречистенскому бульвару, - ответил я, собираясь остановиться у одного своего старого друга, гусарского поручика Виктора Заречного. Я возлагал на него в своем деле огромнейшие надежды, так как он слыл в древней столице бретером и заядлым картежником. Через него мечтал я встретиться с мошенником Матвеем Воротниковым.
Мы выехали на бульвар, проехали мимо бакалейной лавки.
- К какому дому подъезжать-то? - осведомился возница.
- А к вон тому, крайнему, - указал я пальцем на известный мне особняк. - Сверни сначала за угол, потом возьми чуть влево, к подъезду!
На крыльцо по покосившимся немного ступеням сначала поднялся я, следом за мной Кинрю.
Я постучал в знакомую дверь. Сначала было довольно тихо, и никаких шагов изнутри дома не было слышно. Но через некоторое время я узнал знакомую походку денщика Василия, с которым был знаком едва ли не с малолетства.
- Яков Андреевич! - обрадованно воскликнул он, мутные бледно-голубые глаза его весело заблестели. - Барин, - крикнул он так, что его должно было быть слышно и на другом конце огромного дома.
- Здорово, дружище! - ответил я, потрепав его по плечу.
- Барин! - снова крикнул денщик и поковылял через сени.
Кинрю топтался на месте, не смея войти.
- Смелее, мой друг, смелее, - сказал я ему, и сам устремился за денщиком через пустые сени в прихожую, а затем и вверх по лестнице. За мною бесшумной походкой последовал японец.
И тут из боковой двери в просторную залу, обставленную египетской мебелью, ворвался Заречный, весь при параде, в своей новой венгерке, гусарской куртке, разукрашенной поперечными шнурами, начищенных сапогах, весь надушенный и напомаженный.
- Яков! mon ami! - обрадовался он. - Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
- Да вот, разыскиваю одного человека, - ответил я. - Надеюсь его в Москве застать, да уповаю на твою помощь!
- Понятно, - серьезно ответил Виктор, как будто и в самом деле что понял. И тут только он заметил Кинрю, который стоял в простенке и рассматривал большую картину, висевшую у окна.
- С кем имею честь? - осведомился он заинтересованно.
- Позволь тебе представить, - я взял японца под руку и подвел его к Заречному. - Юкио Хацуми, один из моих самых преданнейших друзей. Ранее он служил при дворе японского императора.
Кинрю поприветствовал его кивком головы.
- В самом деле? - Заречный удивился. - Ты мне никогда о нем не рассказывал.
- Не было случая, - немного смутился я.
- C'est curieux, ma parole, - заметил он. - Действительно, интересно.
Но мне показалось, что он это говорил скорее из вежливости. Виктора Заречного более всего в этой жизни интересовали карты, лошади, вино и женщины. И непременно в перечисленной мною последовательности.
- Ты куда-то собирался в такое время? - поинтересовался я, усаживаясь в кресло, обитое бежевым гобеленом.
- Съездить хотел к одной подружке, - лукаво заулыбался он под закрученными усами.
- Что, дама из светского общества? - спросил я из вежливости.
- Да что ты, их и сам черт не разберет! - отмахнулся Заречный.
В этот момент в просторную залу зашел Василий с нашими чемоданами.
- Снеси их в комнату для гостей, - велел Заречный.
Седой, сутуловатый Василий заковылял в сторону лестницы.
- Я тут на Арбатскую площадь хотел клубнику с ананасами из оранжереи завезти, да видно не судьба! - воскликнул Виктор. - Будем шампанское пить за встречу!
- А я бы предпочел тенериф, - вставил свое слово Кинрю. Говоря откровенно, я тоже любил этот сорт приятного белого вина.
- Тенериф так тенериф, - добродушно согласился Заречный.
Вернулся денщик Василий, теперь уже без чемоданов, и уселся на стул вязать крючком из покромок половик. Сколько я его помнил, это было его излюбленное занятие.
Для начала он разложил на столе кусок какой-то ненужной ткани, затем обрезал с краю продольную прочную полоску. Наточил портняжные ножницы и нарезал еще несколько таких же полосок.
Пока он это проделывал, Заречный велел горничной накрыть стол для того, чтобы, как он выразился, устроить пир горой в честь нашего неожиданного приезда! Особенно ему хотелось удивить японского господина.
Горничная Мариша в точности исполнила все его приказания, и мы уселись за круглый стол, накрытый красивой льняною скатертью с камчатыми узорами.
- Так что ты хотел узнать? - спросил меня Виктор после двух добрых бокалов вина.
- Знаешь ли ты Матвея Воротникова? - задал я интересовавший меня вопрос.
Как только я упомянул имя этого известного в Санкт-Петербурге мошенника, лицо Заречного
