изменилось, помрачнело, густые брови нахмурились, в углах рта наметились неровные складки. Я подумал, что таким, должно быть, мой друг будет лет через двадцать пять.
- Что такое? - смутился я. - Я что-то не так сказал?
- Да нет, - возразил Заречный. - Ты-то здесь ни при чем. Какое у тебя дело к этому господину?
- Ты мне еще не сказал, знаешь ли ты его? - напомнил я Виктору, который отодвинул в сторону фарфоровое блюдце с клубникой.
- А как же? - усмехнулся он горько. - Мне ли его не знать?! Я ему на днях проиграл добрую половину своего состояния!
- Что?! - охнул я. Даже Кинрю оторвал глаза от тарелки и перевел свой взгляд в сторону хозяина.
- Чистая правда, - ответил Виктор, вздыхая. - Догуливаю последние дни!
- Да он же шулер! - воскликнул я, в обиде за друга.
- А кто его уличил?! - запальчиво ответил Заречный. - Человек-то он из благородной семьи, из знатного рода. За руку-то его никто не ловил!
- Надо будет, поймаем, - пообещал я уверенно.
Мой друг недоверчиво взглянул на меня, но промолчал. Наверное, был наслышан, что в карты мне чертовски везло!
- Говорил я вам, барин, не суйтесь вы в клуб Запашного, - оторвался Василий от своих покромок. - Там ведь одно жулье собирается! Нет, не послушались! - покачал он косматой седой головою.
- Да не встревай ты, Василий! И без тебя тошно! - осадил его Виктор. - Что ты понимать можешь? - озлился он и проговорил неуверенно, обращаясь уже ко мне:
- Сливки общества, - и пожал плечами.
Заречный предоставил нам с Кинрю отдельные комнаты, но японец отказался, собираясь на эту ночь перебраться ко мне. У него из головы не выходил инцидент на станции в Торжке, и японец теперь ни под каким предлогом не желал выпускать меня из вида. Я с его доводами согласился. Вряд ли, конечно, убийца мог пробраться сюда, но спорить с Кинрю было все равно бесполезно.
- Как знаете, - Виктор развел руками. - Мне хотелось как лучше.
Комнату он нам предоставил уютную, с не очень дорогой, но комфортабельной обстановкой. Стены в ней были обтянуты нежным кремовым шелком. Прозрачное круглое зеркало мерцало при слабом свете бронзовых канделябров. На жардиньерках цвели, неизвестные мне, цветы. Полукругом стояли невысокие штофные кресла. В целом же комната напоминала альков какой-то великосветской дамы, поэтому я невольно решил, что Заречный обычно в ней принимал гостей немного иного рода.
Я расположился на огромной кровати под пологом. Стелила мне постель горничная Мариша. Поглядывала она на меня с интересом и все время, стесняясь, опускала глаза. Из нашего разговора с Заречным, подслушанного ею тайком, она, надо полагать, поняла, что я принадлежу к масонскому братству, о котором Мариша была от кого-то наслышана, и считала меня теперь человеком загадочным и большим. Кинрю и вовсе произвел на нее неизгладимое впечатление, до этого случая девушка и вовсе никогда не слышала о Японии. Однако я заметил, что она будто хочет мне что-то сказать, но никак не может отважиться.
Японец лег спать на низком диванчике, который стоял напротив изысканного орехового комода.
Мариша погасила все свечи и оставила нас одних. Кинрю тут же задремал, утомленный дорогой и всеми постигшими нас переживаниями. Мне же спать не хотелось, чем больше я уставал, тем сильнее меня одолевала бессонница.
Я снова зажег свечу в шандале и взялся за свой дневник. Я чувствовал потребность излить все свои переживания на бумаге, поэтому строчки ложились сами собой, и уснул я только под утро.
На рассвете меня разбудила горничная Мариша.
- Я просто обязана с вами поговорить, - сказала она. Я кивнул, наспех оделся и выскользнул в коридор.
- Что-то случилось? - встревоженно спросил я ее.
- Нет, - возразила Мариша, скомкав в натруженных ручках белый платок. - Просто мне захотелось оказать вам услугу.
- Очень любопытно, - промолвил я, и в самом деле заинтересовавшись происходящим.
- Вы говорили о каком-то Воротникове, - сказала она. - Мне известно, где он живет, - Мариша опустила глаза. - Нет-нет, вы не подумайте ничего плохого.
- А я и не думаю, - немного утешил я ее.
- Он бросил меня, - девушка совсем опустила голову. - И укатил в Петербург. Но я знаю, где он снимает квартиру в Москве. Я вам помогу, решительно заявила она.
- Почему? - спросил я ее.
- И сама не знаю, - тяжело вздохнула Мариша.
Когда горничная, назвав мне адрес и даже предоставив ключ от квартиры, ушла, из спальни выскочил заспанный Кинрю в своей японской юкате.
- Что она вам сказала? - спросил японец с горящими глазами. Весь он был какой-то взъерошенный, усы стояли торчком, за ухом - перо от подушки.
- Ты бы переоделся, - посоветовал я ему. - Прислугу перепугаешь.
- Что она вам сказала? - набычился мой японец.
- Эта Мариша - просто подарок судьбы! - воскликнул я. - Она назвала мне адрес квартиры Воротникова.
- Не может быть! - не поверил Кинрю.
- Еще как может, - ответил я.
- Тогда вперед! - У моего золотого дракона словно крылья выросли за спиной, там, где торчали худые лопатки.
- Попридержи коней, дорогой мой Юкио Хацуми, - попросил я его. - Для начала мне хотелось бы наведаться в клуб Запашного.
- У вас появилась идея? - обрадовался Кинрю. - Тепленьким его взять хотите? Я-то знаю, что в карты вас никто не переиграет!
- Угадал, - сказал я ему и направился в гостиную переговорить с Заречным. Кинрю вернулся в 'альков', для того чтобы переодеться.
- Так ты меня представишь Запашному? - спросил я у Виктора, расхаживающего по дому в шелковом блестящем халате, который то и дело распахивался на груди. Глаза у него были красные и опухшие, похоже, он вчера перебрал с тенерифом.
- Честно говоря, у меня нет желания появляться в клубе, - сообщил он мне по секрету. - Иначе я проиграю и остатки своего состояния.
- Я этого не допущу, - заверил я своего погрустневшего друга. - А еще гусар называется, совсем голову повесил! - пожурил я его.
- Что делать? - вздохнул Заречный. - Видно мне в любви повезет!
- Да отыграюсь я за тебя, - сказал я ему, ни сколько в этом не сомневаясь.
- Я тебе не позволю рисковать такими деньгами! - воскликнул Виктор. Тут же на кону тысяч пятьдесят.
- А здесь и нет никакого риска, - сказал я спокойно.
Годы моей орденской жизни не прошли для меня бесследно, на пути самосовершенствования души я овладел и другой наукой, которая попросту звалась искусством карточной подтасовки. Но в свое оправдание скажу, что я никогда ей не пользовался корысти ради!
- А, Бог с тобой! - решился Заречный. - Вечером едем!
***
V
***
Весь день мы провели с Заречным за разговорами, нетерпеливо посматривая на часы, которые не торопились отсчитывать медлительное время. Стрелки передвигались еле-еле, и ничто в этом свете не могло отвлечь нас от мучительного ожидания вечера в клубе Запашного, в том числе и глубокомысленные восточные рассказы Кинрю, которыми он потчевал нас вплоть до последней минуты, красочно живописуя
