– На бочку бражки?
– На бражку! Хотя б и так!
– Забились, – Миша быстро оценил и сверкающий рыцарский шлем – бикок – и латный нагрудник- кирасу – не так давно появившееся новшество, и щит…
Щит…
Поверх лат у крестоносца был наброшен белый орденский плащ… а вот на щите… А вот щит был поделен на четыре части: две – по диагонали – с черным тевтонским крестом на белом фоне, а вот другие четверти – красные, с желтыми, точнее сказать – золотыми – львами… нет – леопардами, лев – фигура не геральдическая.
Герб нормандского герцогства!
Нормандец!
Мишу внезапно осенило – так это же, это же…
– Стой! – он тут же дернул лучника за руку.
– Ты чего, друже? – округлил глаза тот.
– Герб видишь, со львами? Может, мы его лучше в полон?
– Ага, в полон, – Ермолай скептически усмехнулся и кивнул на скачущих во весь опор к рыцарю всадников в алых, зеленых и голубых плащах, в сверкающих серебром бронях, в сияющих на солнце шлемах…
– Опоздали мы с тобой, Мисаил! Йэх, бочонок браги ушел!
– Ничего, угощу я тебя и так, без спору, – Ратников засмеялся.
Лучник покачал головой:
– Без спору – какой интерес? Слушай, а может, он и не сдастся? Вишь, как отмахивался.
– Это он от мужиков отмахивался, – со знанием дела пояснил Михаил. – Они ему не ровня. А боярам – сдастся, как миленький. Свой – своим.
– Это ты про то, что ворон ворону глаз не выклюет? – понятливо ухмыльнулся Ермолай. И, чуть помолчав, добавил: – А ты я вижу ничего, парень свойский.
– Насчет воронов ты прав, друже, – Михаил прищурил глаза, внимательно рассматривая, как рыцарь, опустившись на одно колено, передает свой меч пленившему его всаднику, точно так же опустившемуся на колено. – Только тут не вороны, тут – львы. Нормандские леопарды настороже… Такие вот дела.
Глава 19
Апрель – май 1242 года. Псков
А если это любовь?
Когда император увидел, что девица прибыла, он вышел ей навстречу, а с ним и бароны…
Часть пленных рыцарей Александр, возвращаясь в Новгород после успешных переговоров с тевтонским магистром, взял с собой, но значительную часть оставил в Пскове, поручив улаживать дела с выкупом своим верным людям, один из которых, суздальский худородный боярин Нечай Анкудинович, славился своим гостеприимством и склонностью к бражничеству.
Завязав знакомство, Ратников хаживал к нему каждый божий день, точнее говоря – вечер, и посиделки частенько заканчивались далеко за полночь. Нечай Анкудинович был довольно молод, даже чуть помладше Миши, чуть пониже, чуть поуже в плечах, но все же статен, приятен в обращении и красив лицом. Льняные волосы, ухоженная бородка, тщательно подобранная одежка – все из дорогих ромейских тканей, боярин был настоящий рыцарь. К тому же хорошо знал латынь и немецкий – тот его диалект, что был в ходу в Ливонии.
Всех доверенных ему пленников Нечай Анкудинович тотчас же взял «на слово» и, выпустив из узилища, пировал с ними каждый вечер. А когда приезжали с выкупом – часть откладывалась для князя, часть боярин оставлял себя в качестве, так сказать, комиссионных, а часть – и не маленькая – тут же пропивалась. Кроме самого Нечая и пленных рыцарей, за столом обычно сиживали его помощники, служилые суздальские люди, иногда – кто-нибудь из представителей псковских знатных родов и вот – Ратников, познакомившийся с боярином, можно сказать, чисто случайно. Правда, случайность эту пришлось тщательно готовить.
Надо сказать, Нечай Анкудинович оказался большим любителем певчих птиц, на той почве и познакомились на торгу – оказывается, Ратников тоже без птичек жить не может! Разговорились – Миша к этой беседе специально готовился, выспросил все про птичек у охотника Ермолая, уж, сколько успел, покуда тот не ушел в Новгород – и через некоторое время уже были друзьями. Ратников представился своеземцем из Заволочья, ну, а о подвигах его новый приятель был уже наслышан.
Кстати, Михаил очень рад был, когда князь Александр, после успешных переговоров с посольствами, присланными епископами Дерпта и Риги, отъехал таки в Новгород. А что ему тут было делать? Епископы извинились за вторжение, договорились обменяться пленными и оставить все границы земель, какие те были до 1240 года.
Михаил откровенно радовался, честно говоря – побаивался, что всплывет история с фон Оффенбахом. Нет, не всплыла. Может, не до того было, а может, стражники и все прочие ответственные люди погибли во время сражения. Скорее же всего, просто приняли искусно исполненную Ратниковым записку за подлинное распоряжение князя. А сам Александр о том и не спросил – дело ли ему до какого-то там крестоносца? Так вот и прокатило.
Да, еще одна новость была, из разряда не очень приятных – усадьба на Лодейной сгорела. Не одна, вместе с другими – соседними. Все ж таки правильно тогда Ратников предлагал каменную стенку поставить – брандмауэр. То ли немцы сожгли, то ли русские, то ли сам по себе начался пожар – запросто – только выгорело все дотла.
Так вот!
И оставался теперь у Ратникова с Максом один браслетик на пару. Да еще Лерка… Ничего – выбраться и с одним можно, только вот… Только вот, иметь бы еще один, на всякий случай – да уж теперь ладно…
Лерка… Анри де Сен-Клер, нормандский рыцарь, заявил, что его суженая обязательно явится за ним с выкупом – и в самое ближайшее время.
– А серебришко-то у нее есть? – качал головой Нечай Анкудинович.
– Для такого дела найдет, – граф де Сен-Клер – высокий красивый парень лет двадцати, кареглазый, с черными, как смоль, волосами, смеялся, по всей видимости, нисколечко не сомневаясь в кредитоспособности своей возлюбленной. – Пару лошадей продаст, да доспехи, да кое-что из оружия. Дело наживное!
Он любил петь, этот нормандец, аккомпанировал себе на лютне, которую приобрел уже здесь, в Пскове, у рижских или ревельских купцов. А боярин Нечай любил слушать не только птиц, но и песни, которых граф знал великое множество:
– Славно, славно, – боярин Нечай едва успевал мигать слугам, чтоб подливали бражки. – Вы настоящий миннезингер, господин де Сен-Клер!
– У нас их зовут трубадурами. Впрочем, этот сонет сочинил не я, а Вальтер фон дер Фогельвейде.
– А свое что-нибудь спойте, Анри! Ну, я вас прошу!
– Лучше расскажите о том, как встретили вашу озерную нимфу?
Ратников, как обычно, сидел тут же, рядом, по левую руку от графа… точнее сказать – от младшего сына графа.
– А что за нимфа? – Нечай Анкудинович оторвался от бражки и заинтересованно посмотрел на рыцаря.
– О, это очень романтическая история, – усмехнулся тот. – Неужели не слыхали?
– Да откуда же, граф?
– Что ж, извольте же, расскажу, – де Сен-Клер выглядел явно довольным, видать, нравилось ему рассказывать всем эту историю, особенно – свежим слушателям.
– Это случилось летом, в июле, когда жаркое солнце сверкало в нежно-палевом небе и пряно пахло
