другу от горя, непоправимого горя, у ложа своего почившего патриарха.
Внезапно я ощутил, что у меня нет никаких слов. Мне хотелось сказать им хоть что-то, хоть как-то вдохнуть в них толику надежды или по крайней мере дать им понять, как я сочувствую. Но теперь слова не имели значения. Возможно, если бы я позволил себе облегчить душу отчаянным криком, он бы хоть отчасти передал, что я чувствую. Но слова?
Сын Анджелеса, молодой человек лет двадцати с небольшим, поднял взгляд и увидел меня.
– Вы из полиции? – спросил он срывающимся голосом, вытирая слезы тыльной стороной руки.
Горло у меня так сжималось, что я не мог ответить. Не мог даже покачать головой.
– Вы знаете, кто это сделал? Как, как они могли так с ним поступить? И почему? Как может человек сделать такое с другим человеком? – Он покачал головой и снова обнял родных, бормоча: – Это невыносимо, невыносимо…
Как может человек сделать такое с другим человеком? Сделать – что? Что именно произошло с Чарли Анджелесом?
Стоя здесь и глядя на объятую горем семью, я вдруг испытал крайнюю неловкость – как будто подсматривал за чужим несчастьем. На глаза наворачивались слезы – и я ненавидел себя за них. Ведь какими бы «искренними ни были они, разве могут мои слезы идти в сравнение со слезами семьи умершего? Я плакал потому, что мне было жаль Чарли Анджелеса, его жену и детей – но еще и от жалости к самому себе. Я потерял человека, которым восхищался, которого только начал узнавать. И все же – я не терял лучшего друга, любимого человека, наперсника душевных тайн или того, кто дал мне жизнь.
И тут слезы полились из моих глаз сплошным потоком, потому что я еще не успел оплакать Сильвестр. Я вытер глаза и попятился из комнаты. Внезапно что-то ударило меня в спину, швырнуло на пол, а через несколько секунд надо мной склонилась какая-то женщина, рассыпаясь в извинениях и спрашивая: не расшибся ли я?
Я сощурился и наконец сумел сфокусировать на ней взгляд.
– Вы врач?
– Да. Вам нужна помощь? Я не видела, что вы выходите…
– Вы врач Чарли Анджелеса?
– Я была назначена, когда пациента привезли…
– Что с ним произошло?
Она несколько мгновений пристально разглядывала меня. Должно быть, мои покрасневшие глаза и полоски слез на щеках убедили ее – я не просто любопытствую.
– Судя по всему, его жестоко избили.
– Знаю. Но вы можете сообщить еще какие-нибудь подробности?
– Он получил множество повреждений…
– Не могли бы вы описать их в двух словах? Пожалуйста!
Женщина набрала в грудь побольше воздуха и, подняв глаза к потолку, точно читая написанный там перечень, начала:
– Пробит череп, сотрясение мозга, внутримозговое кровоизлияние, перелом челюсти, перелом шейного отдела позвоночника, раздробленная трахея, разрывы пищевода, перелом обеих ключиц, все ребра сломаны, выбиты или надтреснуты, пробито легкое, внутреннее кровотечение, разрыв селезенки, переломы левой и правой плечевых костей, левой и правой лучевых костей, левой и правой локтевых костей, то же самое с обеими бедренными костями и…
– Одну минуту, – перебил я. – Скажите то же самое по-английски.
– У него сломаны кости, – сказала она. – Почти все. Как будто кто-то задался целью…
– Переломать ему все кости, – закончил я.
– Более или менее, – согласилась она. – Но сломать абсолютно все кости им бы не удалось. До некоторых лицевых костей и косточек внутреннего уха практически невозможно добраться.
– Думаю, они сделали все, что могли. – Я поблагодарил врача и отвернулся, чтобы уйти.
– Вы знаете, кто это сделал?
– Догадываюсь. – Я зашагал по коридору.
– Тогда вы должны сообщить об этом! – закричала мне вслед врач. – Сэр! Сэр! Полиция захочет знать!
Я пинком открыл дверь в приемную. Все взоры обратились ко мне.
– Вы знали! – бросил я в лицо Левину.
– Что знал, сынок?
– С самого начала знали, кто это сделал с Чарли Анджелесом.
Левин поднялся.
– Сынок, понимаю, это маленькое открытие очень тебя расстроило…
– Ничего себе маленькое открытие! – заорал я. – Дьяволы убили еще одного человека! Человека, без которого трудно обойтись, которого любили и уважали!
– Ты думаешь, Чарли Анджелеса убили Дьяволы? – спросила Дансигер.
Я покачал головой.
– Я знаю, что они убили его. Лечащий врач сказала, его били так, будто кто-то пытался переломать ему все кости. Каждую косточку в теле!
Дансигер отвернулась к окну, по ее щекам текли слезы.
– Послушайте! – воззвал Левин. – Я тоже прекрасно осознаю факт, что очень много людей из ближайщего окружения Дьяволов постиг несчастливый конец. Однако уверен, в итоге статистика докажет, что в этих смертях нет ничего необычного. Знаете, совпадения порой способны просто свести с ума. Если позволишь себе…
– Это не совпадения, – прервал его я.
– Возможно, ты не видишь цепь совпадений, – заметила Дансигер, – просто потому, что был слишком близок к жертвам.
– Да абсолютно не важно., как называть или классифицировать произошедшее! Эти парни – преступники! И никакие роскошные квартиры и роботетки, никакие деньги, никакие посредники ничего не изменят. Сейчас они вышли из-под контроля, а все потому, что твёрдо уверены: что бы они ни вытворяли, никто не встанет у них на пути и не скажет «довольно». Давно пора положить этому конец!
– Сынок… – начал Левин.
– Я вам не сынок, – отрезал я.
– Подумай-ка вот о чем. Представь, к чему приведут твои решительные шаги. Завтра Дьяволы должны быть почетными председателями «Операции «Чистая тарелка», замечательной благотворительной акции. Ты же не захочешь своей опрометчивостью повредить организации, которая кормит миллионы голодающих, правда?
– На вечеринке у Фермана, – ответил я, – Чарли Анджелес носил значок «Чистая тарелка». Интересно, уж не был ли он одним из основных жертвователей? Сколько людей останется голодными потому, что Дьяволы убили того, кто оказывал этим самым голодающим финансовую помощь?
– Знаешь ли, надо ставить интересы многих превыше интересов меньшинства…
– Но если продолжать убивать это меньшинство то не останется никого, кто бы накормил многих. – несколько секунд пристально смотрел на Левина и почти видел, как в голове у него судорожно вращаются колесики. – Ладно, забудем. Я мог бы простоять тут целый день, обсуждая вопросы морали, но что-то сейчас не в настроении. Я сам обо всем позабочусь.
Когда я пошел к двери, Хонникер из Расчетного отдела сказала:
– Боддеккер, ради всего святого! Только не делай никаких глупостей.
– Именно этим, – ответил я, – я и собираюсь заняться.
Из госпиталя я доехал на рикше к Флэтайрон-билдинги вызвал мини-цеппелин, чтобы добраться до квартиры Фермана. Я толком не знал, что собираюсь делать; ничего, что-нибудь да придумаю. Конечно, заманчивее всего казалось просто убить Фермана, но разумом я понимал: это непрактично. Придется обращаться в суд и оправдываться за содеянное, а еще вопрос – смогу ли я, когда настанет срок, рассчитывать на семейство Анджелесов. Да и вдова Ле Роя, приняв от нас взятку размером двадцать пять
