вещей, как Ферман. Оставил мебель, которую сдавали с квартирой, а единственным его прибавлением к обстановке оказалась огромная аудиовидеосистема, занимавшая целый угол гостиной. Оттуда-то сейчас и лилась первая песня альбома «Молодой да глупый»:
– Шнобель? – позвал я.
Внезапно две руки крепко обхватили меня сзади и принялись теребить пуговицы на рубашке.
– Тафай, красшафчик, – прошепелявила роботетка. – Он был бы только рат.
– Где Питер?
– Та ты не волнуйшя. Пошволь штарушке Манти о тебе пожаботиться.
Я вывернулся и заглянул на кухню. На стойке бара лежал чип, содержавший инструкцию по обращению с роботеткой – модель «Манди Райс-Дэвис», – и несколько банок кускусных хрустиков. Я взял одну и с разочарованием обнаружил, что она пуста – как и ее соседка.
– Крашафчик. Ешли ты голоден, штарушка Манти о тебе пожаботится…
Скрипучий голос потонул в реве музыки.
Неудивительно, что у него сегодня не самый приятный день, подумал я.
Манди снова выросла рядом, призывно теребя лямку лифчика. Я хотел было дать ей команду отмены, но передумал.
– Манди, он весь день это слушает?
Она перестала теребить лямку.
– Кто – он, крашафчик?
– Шнобель. Питер. Он давно это слушает?
Она закатила глаза и кивнула.
– Пошледние три тня. – Роботетка встала рядом со мной, и я ощутил исходящее от нее тепло. – Не шамая потхотящая мужыка, ешли ты меня понимаешь.
И внезапно на меня накатило. Глубочайшая, всепобеждающая тоска, которую, должно быть, испытывал Шнобель. Получить все – славу, деньги, квартиру, женщин, даже эту вот услужливую роботетку – и обнаружить, что этого недостаточно. Обнаружить в своей жизни огромную пустую дыру, которую не заполнить ничем.
Задрожав, я двинулся через гостиную к двери спальни.
– Шнобель?
Я включил свет. Шнобель лежал, растянувшись на постели, заваленной жестяными банками. Я шагнул вперед, и под ногой у меня что-то хрустнуло. Я нагнулся подобрать это и обнаружил еще одну коробку из-под кускусных хрустиков. Когда я увидел, что и она пуста, меня пронзил острый укол сожаления.
Не важно. Я пришел сюда не за этим.
– Шнобель! Питер! Вставай. Ты пропускаешь важную встречу!
Я сделал еще один шаг. Хрусть! И я увидел, что наступил на очередную коробку из-под кускусных хрустиков. Собственно говоря, они усеивали всю комнату. У кровати Шнобеля стояли два здоровенных ящика. Один совершенно пустой, а второй еще не распечатанный.
Я пощелкал выключателем.
– Шнобель! Шнобель-Шнобель-Шнобель-Шнобель! Вставай! Народ из «Чистых тарелок» хочет очистить и твою тарелку!
Расшвыривая ногами кускусный хлам, я подошел к кровати. Шнобель был завален пустыми коробками, а рядом лежал футляр от музыкального чипа.
«МОЛОДОЙ ДА ГЛУПЫЙ», гласило название. «Яркий новый альбом «Ненавистных». Четырнадцать ремиксов прежнего материала, включая «Будь моей ро-ботеткой». Двадцать одна новая песня, в том числе «Заткни рот своей маме», «Песок под кожей», «Огненный круг», «Уход» и другие!».
Отшвырнув футляр в сторону, я нагнулся и потряс Шнобеля. Он не шелохнулся.
– Идем, Шнобель. Не время…
Я схватил зажатую у него в руке коробку кускусных хрустиков и попытался выдернуть. Она поддалась с резким щелчком, рассыпав горсть драгоценных съедобных зверюшек по покрывалу.
– Идем, Шнобель. Ты можешь взять их с собой…
Не знаю, как я не заметил раньше. Но теперь отчетливо различал лицо Дьявола. Оно было искажено мучительной судорогой. По лицу, губам, даже ушам, насколько я мог видеть, разлилась мертвенная синева. Именно это я хотел увидеть на лице Фермана.
– О нет!
Зажав под мышкой коробочку хрустиков, я коснулся запястья Шнобеля. Оно оказалось холодным и липким. Пульса не было. Я приподнял Дьяволу веко. Глаз налился кровью, зрачок не реагировал на свет. Подложив руку на шею Шнобеля, я чуть приподнял голову.
Губы у него приоткрылись, и оттуда выпала спекшаяся масса, рассыпавшаяся от первого прикосновения к кровати.
Я передернулся.
Вынув руку из-под шеи Шнобеля, я слегка надавил ему на щеки. Изо рта вывалилось еще некоторое количество той же массы знакомого золотисто-коричневого цвета с красными и черными проблесками.
– Ох ты!
Я вытер руку о брючину и открыл коробку кускусных хрустиков. Вытащил оттуда штучку. Хрустик в форме песчанки. Золотисто-коричневый, с проблесками красного и черного перца.
И тут на меня снова навалилось это же чувство – столь сильное, что к горлу подступил комок. Бедный Шнобель. Бедный-несчастный Шнобель. Он уцелел в уличных драках, он оказался в нужное время и в нужном месте, благодаря чему оставил жизнь, сулящую раннюю смерть. Он поднялся по социальной лестнице, получил квартиру, роботетку, коллекцию музыкальных чипов, навороченный магнитофон… Он был на взлете карьеры. И всего этого оказалось недостаточно. Если бы он только знал…
Я повертел песчанку в пальцах и сунул в рот. Она хрустнула на зубах, даря мне совершенно неописуемые ощущения. Как бы тяжело на душе ни было, все переживания вдруг отступили на задний план. Я посмаковал соленый, острый вкус на языке, проглотил хрустик и вытащил новый – козлика.
– Манди, – позвал я, не прекращая жевать.
Через миг она показалась у двери.
– Што, крашафчик, перетумал?
– Разве тебе не положено вызывать медицинскую помощь, если хозяину плохо?
Роботетка кивнула.
– Но ему не плохо.
Я сунул в рот скорпиона.
– Разве тебе не положено проверять, как он?
Снова кивок.
– Он шпит, крашафчик.
– Ты все время была с ним?
– Кроме когда он пошылал меня жа этим фот. – Она показала на коробку у меня в руке. Я откусил голову верблюда. – Ему феть не плохо?
– Он мертв.
Роботетка часто-часто замигала.
– Обращаюсь к токтору, – ровным голосом произнесла она. – Обращаюсь к токтору.
– Уж лучше сразу в полицию, – посоветовал я.
Манди исчезла, из гостиной донеслись щелчки телефона. Я оглянулся на неподвижное тело Шнобеля
