– А, да. Боддеккер?
– Да.
– Вас ждут.
– Ждут?
– Вы встречаетесь с ними в малом конференц-зале.
– Я?
– Я предупрежу, что вы идете.
Я двинулся по коридору. Волосы на затылке встать ли дыбом. Ох, как мне все это не нравилось. Я попытался внушить себе, что это какая-нибудь очередная глупая встреча с руководством. Небось Ферман завел себе щенка и не знает, как его назвать. Или Джет хочет повесить какой-нибудь из своих рисунков в музее современного искусства. Или Шнобелю приспичило посоветоваться о цвете обоев для… Нет, черт возьми! Шнобель мертв.
Я вошел в пустую комнату, придвинул стул, но решил пока не садиться. Засунул руки в карманы и переминался с ноги на ногу, выжидая, пока кто-нибудь помнится.
Первым пришел Спеннер.
– А, Боддеккер. Остальные будут через минуту, – и уселся за стол и открыл ноутбук. – Значит, ты получил наше послание?
– Послание? Спеннер нахмурился.
– У тебя какие-то проблемы с программным обеспечением феррета?
Я покачал головой.
– Я еще не заходил в офис после ленча.
– А. Тогда все ясно.
«Что ясно?» – хотелось спросить мне. Но в эту секунду в комнате появился Финней, на шаг позади него – Хонникер из Расчетного отдела. Увидев меня, она виновато отвернулась.
Угу, подумал я, началось.
– Боддеккер, – сказал Финней. – Все правильно. Садись и приступим к делу.
– Спасибо, я постою.
Финней пожал плечами и выдвинул стул для Хонникер, а потом уселся сам.
– Если тебе так удобнее…
– Удобнее.
– Боддеккер, – произнес Спеннер. – До нашего сведения дошло, что ты собираешься покинуть Пембрук-Холл.
Хонникер беспокойно заерзала в кресле.
– Именно поэтому я и пришел, – подтвердил я. – Я увольняюсь.
– Кто за этим стоит? – спросил Спеннер. – «Штрюсель и Штраусе»? «Мак-Маон, Тейт и Стивене»? «Дельгадо и Дельгадо»?
– Никто, – возразил я. – Я ухожу из принципа.
Финней закатил глаза.
– Это не имеет отношения к так называемому альтруизму?
– Боюсь, что имеет.
– Тебе не нравится направление, в котором развивается твоя карьера? – осведомился Спеннер.
Я поглядел на Хонникер.
– Думаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос.
– Если ты не хочешь заниматься Дьяволами, – произнес Спеннер, – почему так сразу и не сказал?
– А что, это сыграло бы какую-нибудь роль?
– Разумеется, нет. Но мы могли бы сделать эту должность чуть более… более приемлемой.
– Единственный способ сделать эту должность чуть более приемлемой, – ответил я, – это зашить Дьяволов в мешок с кирпичами и бросить на середину Гудзона.
– Честно говоря, – заявил Финней, – не понимаю твоей враждебности по отношению к Дьяволам.
– Дело не в них, – пояснил я. – Дело в вас и вашем отношении к ним. Если бы вы так идиотически не цеплялись за товары из «Мира Нано», то и сами считали бы их тем, кем считаю я – заурядными уличными головорезами.
– Прошу прощения, – возразил Спеннер, – но Тараканчик – профессиональный актер. И его досье совершенно чисто – мы специально проверяли перед тем, как подписать с ним контракт.
– Большое дело! Досье Фермана очистилось в ту минуту, как ему исполнилось восемнадцать. Кроме того, когда вы заключали контракт с самим Ферманом и его парнями, преступное прошлое вас так не беспокоило, не правда ли?
– Ну, мальчик мой, это ведь было подростковое досье, – снисходительно произнес Спеннер. – А это совсем другое дело.
– Вот видите! – закричал я. – В том-то все и дело! Им двое, и она, – я показал на Хонникер из Расчетного отдела, – и все «старики» из правления, и вообще все в этом здании, кроме тех, кто как я общался с Дьяволами Фермана хоть мало-мальски продолжительный i рок, смотрите на них через подернутые флером коммерции очки. Ну попытайтесь хоть на минутку снять их и поглядеть правде в глаза.
Спеннер посмотрел на Финнея.
– О чем он говорит?
– Я говорю о Ранче Ле Рое, и Чарли Анджелесе, и Сильвестр. Я говорю о том, что произошло с Норманном Дрейном и Гарольдом Боллом, о том, что произойдет с Грегом Замзой в результате его вступления в Дьяволы. Как насчет людей, которыевсе еще толпятся перед агентством, мечтая любыми путями урвать для себя кусочек славы Дьяволов? И как насчет «Теч-бойз», которые украли деньги на фирменный «дьявольский костюм» и теперь слоняются в окрестностях, изображая своих героев? Хоть кому-нибудь из бухгалтерии или юридического отдела пришло в голову посмотреть, как изменился уровень городской преступности и количество несовершеннолетних нарушителей порядка после первого же показа «Их было десять»?
– Не глупи, – сказал Финней. – Никто не ведет себя в жизни так, как показывают по телевизору.
– Тогда на чем основаны наши рекламы? – прорычал я. – Скажите, когда последний раз вам доводилось спросить кого-нибудь, закончил ли он работу, и не услышать в ответ: «Я управился»? Вам еще не надоело слышать «их было десять» в ответ на любой вопрос о количестве чего-либо? Все это – влияние Пембрук- Холла и вы можете по праву гордиться им. Но коли уж вы радуетесь успехам, то должны принимать на себя вину и за нежелательные последствия, о которых не подумали заранее. А если нет – вы просто ослы.
Финней честно обдумал мок слова.
– Тогда сам-то ты кто?
– Еще больший осел. Самый главный. Но мне хотя бы хватает здравого смысла выйти из дела, когда представился случай.
– И куда ты отправишься, «выйдя из дела»? – осведомился Спеннер.
– Еще не думал, – признался я. – Мне бы хоте лось работать в каком-нибудь агентстве, в жизни не слышавшем о «Наноклине» или Дьяволах Фермана. Где, услышав «я управился», люди недоуменно поднимают брови и переспрашивают: «Чего-чего?». Впрочем, не думаю, что такое возможно.
– Мы говорим не о работе, – уточнил Финней. – Где ты собираешься отсиживаться, пока не вернешься в рекламу?
Я пристально поглядел на Хонникер.
– Да так, есть у меня одно местечко на примете.
– В Принстоне, да? – Спеннер застучал по клавишам ноутбука.
– Что происходит?
Финней пожал плечами.
– Ничего. Решительно ничего.
– Сегодня утром мы совершили одно небольшое вложение капитала, – сообщил Спеннер. – В смысле, небольшое по меркам Пембрук-Холла.
– Вложение в недвижимость, – уточнил Финней. – Но можешь назвать это вложением в будущее.
