– Понимаешь, – проникновенно произнес Спеннер, – нам и в самом деле очень хочется, чтобы ты остался.
– Не нужен мне ваш дом, – отрезал я.
– Даже если это дом в Принстоне? Три спальни на Втором этаже? Лицензионный камин? В очень симпатичном районе?
– Как ты посмела? – закричал я на Хонникер из Расчетного отдела.
Она съежилась в кресле.
– Мы не хотим терять твой талант.
Я повернулся к Финнею.
– Как вам это удалось? Подобная сделка требует времени.
Финней улыбнулся левинской улыбочкой.
– Будучи корпорацией, мы не испытываем таких проблем с кредитом, как частные лица. И, кроме того, умеем проворачивать дело в кратчайшие сроки и с минимумом хлопот.
– Нам нравится, когда наши сотрудники счастливы и довольны жизнью, – добавил Спеннер. – И с нами очень легко иметь дело. Ты же видел, как мы помогли Дьяволам с жильем.
– О да, видел, что вы с ними сделали во имя обеспечения их жильем.
– Твоя репутация в наших глазах куда надежнее их репутации, – заметил Финней. – Поэтому мы не слишком беспокоимся, как бы застраховать это вложение. Можно сказать, мы идем по следу проверенного товара. И товар в данном случае – ты.
– Думаем, тебе понравятся наши условия.
– Спасибо, но меня это не интересует.
– Мы хотим лишь, чтобы ты был счастлив, – выпалила Хонникер. – Причем вне зависимости с или без… – Она не договорила фразы и оглянулась на Финнея и Спеннера. – Сам знаешь.
– Не хочешь иметь дела с Дьяволами, только скажи, – заявил Спеннер. – Мы приставим к ним кого- нибудь другого. Например, юного Хотчкисса.
С губ у меня чуть не сорвалось «только не Хотчкисса», но я сумел сдержаться. Интересно было посмотреть, далеко ли они зайдут.
Спеннер продолжил:
– Ты получишь полный приоритет у отдела людских ресурсов. Восстановишь свою творческую группу. И будешь заниматься тем же, чем последние семь лет: писать тексты к рекламам.
– Плюс обещаем быстрый карьерный рост, – подхватил Финней. – Учитывая возвращение мистера Робенштайна в Осло, нам нужно искать нового партнера. Гак что в перспективе тебе светит это место. А следовательно, когда мистера Спеннера или меня повысят…
– Ты получишь один из наших офисов, – закончил Спеннер.
– Все, что мы просим от тебя, это не уходить, произнес Финней. – Нам надо представить мистера Замзу – прошу прощения, Тараканчика миру. И чтобы сделать это на должном уровне, нам требуется волшебная манера Боддеккера.
– Они – твое творение, – сказал Спеннер, – Ты понимаешь их лучше всех. Для нас это важный ролик. важная акция, и без твоего гения нам не обойтись.
– А что, если я хочу отныне сам выбирать, на каких клиентов работать? – поинтересовался я.
– Пожалуйста, – хором отозвались Финней со Спенсером.
– Разумеется, – поспешил прибавить Финней, – тебе придется закончить то, что у тебя уже есть. И заказчикам из Церкви Сатаны не терпится увидеть, что ты них приготовишь.
– Но после этого, – заверил Спеннер, – будешь пользоваться неограниченной свободой.
Хонникер вскинула на меня огромные глазa.
– Мы просим лишь одного: чтобы ты остался. Mне… Нам всем без тебя не обойтись.
– А Дьяволы? – спросил я.
– Они будут не твоей проблемой.
– Но продолжат сниматься?
– Безусловно. Пока не перестанут быть эффективными в смысле продаж. Тогда мы их вышвырнем и переключимся на кого-нибудь другого.
– Но только тогда.
– Мы же не полные дураки.
– Вот и тебя просим не изображать из себя полного дурака, – промолвил Финней. – Это к твоей же пользе. Займешь причитающееся по праву положение главного рекламного писателя Пембрук-Холла и лидера творческой группы. Как дорастешь до положения «старика», сможешь сам заказывать музыку. А вечером, закончив работу, будешь возвращаться в уютный дом в Принстоне.
– И не один, а в компании, – вставила Хонникер из Расчетного отдела. – Если захочешь.
Я глубоко вдохнул. Задержал воздух в груди. Медленно выдохнул. И произнес самые трудные слова в своей жизни:
– Нет. Нет, если Дьяволы по-прежнему будут работать на Пембрук-Холл.
– Боддеккер! – выпалила Хонникер.
– Я так больше не могу. Не могу оправдывать то, что их ставят на пьедестал, что им все поклоняются. Что их выставляют в героическом свете перед молоденькими глупенькими девушками, которые понятия не имеют, кто такие Дьяволы на самом деле. – Я двинулся к двери. – И знаете что? После того, как все это завертелось, я вдруг нашел одну такую штуку, про которую совершенно забыл. Она называется «совесть». Приятно обрести ее вновь. И на месте вас троих я бы тоже начал искать свою – пока она еще не сложила манатки и не уехала в Осла вместе с мистером Робенштайном.
Я вышел.
Хонникер из Расчетного отдела бросилась за мной с криками:
– Боддеккер! Боддеккер! Ты не можешь так поступить со мной! С собой! Не можешь бросить свою карьеру на ветер! Ты так долго трудился, чтобы добиться меня! Добиться дома! Ты ведь получил все, что хотел, разве нет?
Я продолжал идти. Ее шаги замедлились, потом остановились. Я все шел, боясь оглянуться, боясь, что вид ее слез превратит меня в соляной столб или в еще что-нибудь, чем стать уж совсем не хотелось.
– Ты не можешь просто так взять и уйти! – вскричала она.
Я завернул за угол. Она не стала меня догонять. Через миг я вышел в приемную и остановился перевести дух, молча поздравляя себя с тем, что в кои-то веки прошил характер и сумел настоять на своем. Ну конечно же, Хонникер была совершенно права. Нельзя было просто так взять и уйти. Я не мог сбежать – но совсем по иным причинам, чем она имела в виду. Нельзя уйти и оставить проблему Дьяволов неразрешенной. К несчастью, руководство агентства никоим образом не собиралось ничего решать. Учитывая осторожность, какую, как я заметил, начали проявлять Дьяволы после смерти Шнобеля, план Дансигер заменить их актерами ими роботами займет слишком много времени. И за него придется заплатить дорого, если считать цену в человеческих жизнях.
Нет. Я поступаю правильно.
Обуздав бившую меня дрожь, я в последний раз огляделся по сторонам. Столпотворение рассеялось, рабочие расчищали мусор, образовавшийся после установки голограммы Пэнгборна. Лишь небольшая группка сотрудников, стоя в отдалении, восхищалась их работой.
Разумеется, они упускали из виду общую картину. Лучше всего было любоваться именно так, всей сценой сразу. Первым стоял Пембрук, бесконечно раскидывающий руки в широком объятии и демонстрирующий медленно вращающуюся модель Земли. Рядом – торгаш Холл, навеки застывший в попытке всучить покупателю зажатую в левой руке консервную банку, подмигивающий и выставляющий большой палец. И вот теперь частью этого человеческого зоопарка стал Пэнгборн. Голограмма изображала, как он сначала сует руку в птичью клетку, затем вынимает, на пальце у него сидит канарейка, а по губам расползается нежная улыбка. Бедный старина Пэнгборн, погибший из-за любви к канарейкам. Заехал после работы в лавчонку купить корма для любимых пташек – и вот, пал жертвой борцов за права животных. От всей этой круговерти: канарейка в клетку, канарейка из клетки, чудесная улыбка – мне вдруг сделалось невыразимо печально. Как я тогда говорил Деппу в баре Огилви? Бомба в зоомагазине – и забвение…
Открыв рот, я глядел на улыбку Пэнгборна, на маленькое беззаботное созданьице у него на
