Рядовой красноармеец Иван

письмишко, в котором ты бы подробно написала обо всем понемногу, а главное, о себе, детишках, школе, учителях, селе.

Фронт сейчас опять приблизился к нам. Когда мы выступим на фронт, неясно. Сейчас все строим и строим.

Тося, пришли адрес тети Нюры из Вязьмы.

Пока писать больше не о чем, да и дождь мешает писать.

Ну, пока до свидания, крепко целую тебя, Томулю, Леру, Игусю, бабушку. Передай привет всем, кому ты сумеешь передать. Присылали ли письма Никифор, Александр, Григорий?

Ну, пока! Желаю успеха в работе школы.

Мой адрес: Западный фронт, Действующая армия, 782-я полевая почтовая станция, литер 7, мне.

Ну, еще раз до свидания. Поцелуй за меня наших детишек.

Остаюсь твой Ваня».

 Я не берусь описать свои чувства, которые испытал в тот момент. Мой отец через шестьдесят с лишним лет после своей гибели дал весточку о себе. Эти слова на листочке школьной тетради в клеточку он писал своей рукой. Это его четкий почерк, хотя ему мешал дождь, да и листочек он положил, конечно, не на ровный стол. Это письмо - единственная уцелевшая вещь, которую отец держал в руках, держал незадолго до своей гибели.

Это письмо подтвердило почти все, что я узнал за долгие годы своего не очень плодотворного поиска.

 Отец просит сообщить адрес тети Нюры из Вязьмы. Я и сейчас не знаю, жила ли тогда какая-нибудь наша тетя Нюра в Вязьме, но теперь точно знаю, что 1 сентября 1941-го года мой отец находился где-то в районе Вязьмы.

Отец пишет о затишье в течение нескольких дней. Это в конце августа непобедимый полководец Жуков дал нашим войскам под Ельней короткую передышку для пополнения громадных потерь перед началом очередного наступления на полевые укрепления немцев. Скудные резервы Ставки шли сюда, под Ельню, хотя они принесли бы гораздо больше пользы в других местах.

Отец пишет об артиллерийской канонаде, которая по темпу разрывов снарядов напоминает работу двигателя самого мощного по тем временам трактора СТЗ, и которая вот уже больше суток не прекращается ни днем, ни ночью. Это 30 августа 1941 года дивизии многострадальной 24-й армии по очередному грозному приказу Г.К.Жукова двинулись на очередной лобовой генеральный штурм немецких позиций под Ельней. А фашисты бешено отстреливались из полевых орудий, пулеметов и винтовок.

Это именно в тот день, когда отец писал свое последнее письмо, красноармейцы в полный рост снова шли на врага по ровному полю, по давно вытоптанной желтой ниве, шли без всякого прикрытия на немецкие пулеметы и пушки. А немецкие снаряды рвались в их рядах с частотой работы двигателя трактора СТЗ и уничтожали, уничтожали, уничтожали наших солдат десятками, сотнями и тысячами.

Эта бойня продолжалась до 6 сентября, когда немцам смертельно надоело свирепое упорство величайшего полководца всех времен и народов, и они сами отвели свои войска из Ельнинского выступа. Немецкое верховное командование уже готовило новый сокрушительный удар по Красной Армии, операцию «Тайфун», и Ельнинский выступ стал им не нужен.

«Западный фронт». Это единственные слова в письме отца, которые не укладывались в мою версию. По официальным сообщениям, которые я получил, 746-й стрелковый полк, в котором будто бы служил мой отец, входил в состав 103-й с.д., а та по всем справочным данным и мемуарам – в 24-ю армию Резервного фронта. Но и это расхождение можно объяснить.

24-я армия Резервного фронта фактически вклинивалась в расположение Западного фронта и вела изнурительные бои за Ельню. Западный фронт в те дни не вел активных боевых действий, и бешеная канонада там не могла слышаться. Рядовым красноармейцам командиры, конечно же, не называли точного наименования фронта, в состав которого они входили. Это в Красной Армии всегда считалось военной тайной. Отец мог просто пользоваться солдатскими слухами.

Кроме того, вполне возможно, что бойцам Резервного фронта командование могло намекнуть, что они находятся на Западном фронте, - чтобы дезинформировать врага и сохранить в глубокой тайне сам факт существования Резервного фронта в ближайшем тылу Западного. Могло быть все, что угодно. Отец мог и не знать названия своего фронта, а просто написать по наитию: Западный фронт, ведь они географически находились на западе от Москвы.

Это так поздно найденное последнее и единственное уцелевшее письмо отца вызвало в моей душе, кроме великой радости, острую горечь глубокого сожаления. Если бы только я мог прочитать это письмо в начале своих поисков! Оно снимало множество вопросов, ответы на которые отняли у меня столько времени!

После находки этого чудом сохранившегося отцовского письма я еще раз написал в Подольский архив Министерства обороны, указал номер полевой почты и просил уточнить номер полка и дивизии, в которой служил отец. Однако на этот раз ответа я не дождался. В Советском Союзе соблюдалась видимость внимания к простым людям. В XXI веке в суверенной демократической России уже не считается нужным реагировать на просьбы рядовых граждан.

Я несколько десятилетий хотел узнать, где и когда погиб мой отец. Этого я так и не узнал, если говорить об официальных сведениях. Но те­перь я знаю, где воевал мой отец, знаю, как он погиб — вме­сте с миллионом других.

Их саратовский 746-й полк во второй половине июля 1941 года спешно отправили на фронт, на Смоленское направление. Там в прифронтовой полосе во второй половине августа 1941 года формировалась в очередной раз 103-я стрелковая дивизия, — возможно, на базе бывшей 103-й моторизованной, от которой за месяц в героической Ельнин­ской эпопее ничего не осталось, кроме штаба и знамени. Заново сформированная 103 сд снова пошла на лобовой штурм Ельни в начале сентября и опять понесла тяжелейшие потери.

А потом уничтоженная на 90%, неукомплектованная 103-я стрелковая дивизия вместе со всеми дивизиями 24-й армии генерал-майора Ракутина, сгруппированными вокруг Ельни, 2 октября 1941 года приня­ла на себя тяжелый удар центральной Ярцевской немецкой группировки. Дивизии армии, стоявшие вокруг Ельни, были вмяты в зем­лю гусеницами немецких танков. Но они продержались 4 дня: Ельню немцы заняли только 6 или 7 октября, когда их передовые части уже вышли к Можайску и Наро-Фоминску. А через несколько дней 103-я стрелко­вая дивизия погибла. Погиб ее 746-й стрелковый полк. От дивизии и от полка не сохранилось никаких сведений за 1941 год.

Как это происходило, можно представить. Сохранились скупые воспоминания ветеранов, участников той бойни, — их уцеле­ло очень немного из милли­она с четвертью человек. По моим подсчетам, основанным на этих воспоминаниях, и по подсчетам других энтузиастов, из Вяземского котла в лучшем случае вышли 5 человек из тысячи. Остальные 995 человек из этой тысячи «пропали без вести», как и мой отец.

Наверное, когда началось немецкое наступление, командир взвода дал приказ своим солдатам окопать­ся и держаться до подхода основных сил. Тогда все ждали подхода основных сил Красной Армии. Никто не верил, не хотел думать, что он и его това­рищи с трехлинейками — это и есть основные силы, а за ни­ми лежит беззащитная Москва.

В самом начале войны платные агенты власти и ее «органов» уверяли весь советский народ и солдат на передовой слухи, что немецко-фашистские войска, вторгшиеся в пределы нашей родины, повсюду отбиты героической Красной Армией и отброшены за государственную границу. Поэтому и вы, герои, держитесь, а то вам будет стыдно, если не справитесь с врагом. Эта версия официально поддерживалась победными сводками Генерального штаба во главе с Г.К.Жуковым, а затем – сообщениями Информбюро, которые составлялись все в том же Генеральном штабе и подписывались лично Г.К.Жуковым.

Когда всем стало ясно, что эта версия, мягко говоря, не соответствует действительности, появилась вторая, не менее оптимистическая. Держитесь, ребята! Вас мало, но вы удерживайте свой рубеж! Вот-вот подойдут основные силы Красной Армии и разгромят врага! Такая версия официально не проповедовалась, но ее усиленно, доверительно, как большой секрет, распространяли работники политотделов и особых отделов вместе со своими сексотами. Солдаты верили, потому что надо же во что-то верить в этой проклятой жизни. Вот и отец в своем последнем бою верил, что ему с товарищами надо только