– Почему ты со мною так разговариваешь? Мы все же братья. И останемся ими, что бы ни случилось. – Казалось, он готов впасть в панику.
– Ты свой выбор сделал, – холодно ответил Себастиан.
– Мы ведь сейчас ведем речь вовсе не о принципах, – напомнила Доната, – а только о том может ли Тобиас пожить здесь до тех пор, пока не найдет себе приличное пристанище. Больше ни о чем.
– Я не разделяю вашего мнения, – ответил Себастиан. – Мы здесь слышали кое-что, выходящее далеко за пределы этой темы.
– Возможно, что вы правы, и, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, мы любим друг друга…
– О, Доната! – Тобиас бросился к ней, поднял со стула и обнял. – Первый раз ты в этом призналась.
Она постаралась мягко освободиться и продолжила:
– Но как нам строить нашу жизнь, мы еще не знаем. Об этом еще предстоит подумать. Сильвия и вы, доктор Мюллер, не облегчаете нам эту задачу, предсказывая самое худшее.
– Доната, выходи за меня!
Она молча покачала головой и прижала два пальца к его губам.
Лицо Себастиана выразило отвращение.
– Ты сам не знаешь, что говоришь. Если это произойдет, я добьюсь лишения тебя гражданских прав и взятия под опеку. – Он повернулся к двери. – Изумительный был вечер, – произнес он тоном горькой иронии. – Но теперь прошу меня простить.
Когда Тобиас поспешил к нему, Себастиан добавил:
– Не утруждай себя, выход я найду и сам. – Взгляд, брошенный им на брата, был полон презрения.
– Мне что-то нехорошо, – промолвил Тобиас.
– Слишком много переживаний. – Доната начала собирать посуду. – Тебе лучше всего подняться наверх и прилечь.
– Но ведь ты ко мне придешь?
– Конечно. Как только ты чуточку отдохнешь. Уходя, он поцеловал Донату.
Сильвия закурила очередную сигарету.
– Его брат кажется мне разумным человеком, – заявила она.
Доната сняла чайник с маленькой плитки и выключила нагрев.
– Он предвидит все те несчастья, которые свалятся на вас обоих, – продолжала Сильвия.
По-прежнему не говоря ни слова, Доната отнесла использованную посуду на подъемник.[8]
– Вам обоим не поздоровится.
– Ну и пусть, – бросила, наконец, Доната.
– Это как же прикажешь понимать?
– А какая любовная история имеет благополучный конец? Разве что в романах. Может, твоя кончилась хорошо? Или, может, Христиан и Крошка Сильви уже обрели свое счастье? Я полагаю, надо быть благодарной судьбе, если вообще любовь не обошла тебя стороной. А что будет после, это ведь не имеет значения.
Доктор выписал Тобиасу больничный лист еще на неделю и рекомендовал ему пока что щадить себя. Тобиасу же это было вовсе ни к чему. Он горел желанием выйти на работу. Утром он встал, чтобы составить Донате компанию за завтраком, а потом пошел помогать господину Ковальски по дому и в саду. В этот момент он чувствовал себя в отличной форме и делал вид, что готов хоть деревья рвать с корнем. Однако уже через несколько часов его охватила усталость, и сразу после обеда он почувствовал потребность прилечь. Он не хотел признаваться в своей слабости Донате, но она все узнала от экономки. Знала она и то, что, как только он окончательно поправится, ничто не заставит его отказаться от выхода на работу.
Наконец, утром в пятницу, он заявил:
– Ну, хватит сачковать! Сегодня я еду с тобой в офис.
Она взглянула на него и решила, что он достаточно здоров, чтобы начать с ним давно назревший разговор. Но сначала она все же сделала попытку избежать этого.
– Сегодня? В пятницу? Какой смысл?
– Смысл есть, – возразил он. – Мне представляется очень даже разумным начинать с короткого рабочего дня. Тогда в выходные дни у меня снова будет возможность отдохнуть.
Теперь у Донаты уже не было возможности откладывать неотвратимое. Наступил момент для серьезного разговора.
– Я не уверена, – осторожно начала она, – что тебе вообще следует вновь приниматься за работу.
Он не понял.
– Ты, видимо, шутишь?
– До меня дошли слухи (только, пожалуйста, не теряй спокойствия, дорогой, причин для волнений нет), что в офисе про нас разносят сплетни. Его синие глаза потемнели.
– Кто это сказал?
Она не отвела глаз.
– Штольце.
– Ну, и что теперь?
– Он считает, что это отравляет производственную атмосферу.
– Это свинство!
– Я ему ответила то же самое, но чем дольше думаю о нашем случае…
Тобиас вскочил.
– Этот закоренелый бюрократ! Как это ты позволяешь ему читать тебе мораль?
– Я уже сказала, что долго думала об этом и пришла к выводу, что не так уж он и неправ. Сядь, пожалуйста, на место! Играть в дикаря, ей-богу, смысла не имеет.
Он продолжал стоять.
– Но мы ведь при всех вели себя прилично: ну, обменяемся легким поцелуем, ну, пройдемся под ручку и все такое прочее, а больше-то ничего.
– Конечно, прилично. Никто тебя в неприличии и не упрекает. Но все же заметили.
– А если и так? – Тобиас медленно опустился на стул. – Ты ведь в своей фирме хозяйка и можешь вести себя, как душе угодно.
– С моей стороны было бы как раз довольно глупо создавать беспокойную обстановку в собственной фирме, разве не так?
– Но всем прочим наши отношения, может быть, совершенно безразличны. Да ведь так оно и есть.
– Говорят, Вильгельмина теряет голову от ревности.
– Вильгельмина? Я никогда не давал ей никаких поводов для этого.
– Но все же флиртовал с ней?
– Как с любой девушкой. Что тут особенного?
Доната закурила сигарету.
– А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?
– Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.
– Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.
– Значит, она – глупышка.
– Возможно.
Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.
– Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?
Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.
– Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.
