Человек Чубайса

Например, такой факт: путешествие на самолете стоило больших денег.

Тот же путь можно было проделать на поезде, но почему-то Андрей потратил деньги на самолет. В пути он следил, чтобы деду было удобно и когда дед уронил на пол стакан с соком, так посмотрел на усмехнувшуюся стюардессу, что та невольно поджала тонкие губки. Андрей сам водил деда в туалет и терпеливо стоял у дверей, потому что дед не хотел запираться изнутри.

А потом другой факт: в Москве они остановились в трехкомнатном люксе, хотя могли снять комнату. Во Внуково местные женщины предлагали недорогие комнаты, но Андрей поселился в гостинице прямо в центре города. Горничных в белом дед Серафим побаивался, с ногами садился на диван, когда они приходили убирать номер. Выходить из номера отказывался: как это личные вещи оставлять на чужих людей? Еще деда Серафима расстраивали невыразительные серые мысли горничных, правда, к чужим мыслям он давно привык относиться как к данности. Можно, конечно, вмешаться в чужую жизнь, даже изменить ее течение, но, в общем, никогда не приводит это к хорошему. Дед Серафим в Москву полетел только потому, что видел – Андрей и один полетит, а это пахло кровью. Дед старался не вмешиваться в течение чужих жизней (не им дано, не им отнимется), на его памяти произошло много событий, подтверждающих правильность такого подхода. Он сам не знал, как получается у него посмотреть на самого сердитого, на самого уверенного человека так, чтобы тот сам, без всякого сопротивления выполнил любую, ну, скажем так, просьбу.

Но получалось.

Однажды незадолго до финской войны в серый осенний день в лагерный барак, мерзко пропахший плесенью и мочой, втащили, как мешок, и бросили на пол грузного избитого зека с одутловатым лицом.

Никто на бедолагу не обращал внимания.

Ну, валяется на шконке зек с разбитой мордой, хрен с ним. Иногда, правда, и он спускался вниз, но не часто. Никто, кроме Серафима, не чувствовал, какая ужасная работа кипит в голове мрачного зека, откликавшегося на букву М. Опять же, один только Серафим знал, что, в ближайшее время этого мрачного зека, откликающегося на букву М, несмотря ни на что, не зарежут, не удавят. А если он получит ненароком по шее, так это не страшно, это по понятиям, от этого даже Серафим уберечь не мог.

Потихоньку к бедолаге привыкли.

Но когда полетели белые мухи, он страшно всех удивил.

Выдался какой-то особенно сумеречный, метельный день. Вторую неделю никого не гоняли на работу, чувствовалось, что на воле происходят какие-то тревожные события. Даже Серафим держался поближе к шниферу Косте, авторитету, вору в законе – законнику, как его называла даже охрана. Только Косте тайком иногда приносили газету, понятно, «Правду». Тогда законник садился на нижние шконки, вокруг рассаживались человек пять-семь из близкого окружения, а бывший парикмахер Левон, носатый, типичный штемп, брал газету и монотонно, как Левитан, читал вслух от корки до корки – одинаково о политике, о сборе урожая, о культурных событиях, о процессах над врагами народа. Чихая и нюхая сам-пан-тре, законник прерывал чтение, не тащи, мол, Левон, нищего по мосту, и зеки обменивались короткими суждениями об услышанном. Слышать умные суждения мог только бедолага с мрачным одутловатым лицом, как волк таившийся на верхних шконках, но на него не обращали внимания. У волка ведь нет человеческих слов, а зек, откликавшийся на букву М, тоже пока ничем не доказал свою человеческую природу. Но когда парикмахер Левон прочел первую боевую сводку с финской войны, о том, как яростно проламывают бойцы непобедимой Красной армии бетонные заграждения линии Маннергейма, зек, откликавшийся на букву М, козел мордатый, свесил вниз стриженую голову и вырвал газету из рук штемпа, близоруко поднося ее к своим козлиным глазам.

Это было неслыханно.

Это не кукушку пойти послушать.

Законник даже знака не подавал. Подручные сами кинули зека на пол.

Пыхтя, они молча били бедолагу ногами: не строй, дескать, ивана с волгой, не криви морду, уважай обчество, молча и тяжело топтали зека, откликавшегося на букву М, и затоптали бы, но в барак ворвалась охрана. А придурок, нарушивший понятия, даже под сапогами орал, козел: «Что они делают? Что делают? Они же лягут в тех снегах! Нельзя переть в лоб, что они делают?» Не верил, козел, в силу непобедимых сталинских бойцов-красноармейцев.

Как ни странно, бедолагу не зарезали ни в тот день, ни на завтра, ни даже через неделю. Только через месяц, когда непобедимые сталинские бойцы- красноармейцы действительно легли в ледяных снегах под линией Маннергейма, законник приказал стащить зека, откликавшегося на букву М, со шконок. Наверное, решил расспросить подробнее. А может, заподозрил в грузном бедолаге ловко маскирующегося врага. В любом случае, все поняли, что слетевшему с нарезки зеку пришла хана. Кое-кто подтянулся поближе, другие наоборот слиняли в сторону от греха. Один только Серафим молчаливо приглядывавшийся к происходящему, знал, что на самом деле все обстоит не так уж страшно. Он знал, ну, скажем так, чувствовал, что мрачному зеку никто в бараке пока повредить не может, предназначено бедолаге пройти другой путь.

И оказался прав.

Два капитана в форме войск НКВД нагрянули с охраной в барак и увели зека, откликающегося на букву М, вместе с вещами. Кое-кто посчитал, что это, может, и к лучшему. Дураку понятно, что лучше подставить грудь под пули, чем упасть под лагерными заточками.

А через месяц в барак попала еще одна газета.

Парикмахер Левон, раскрыв разворот, застыл с открытым ртом. Потом взглянул на законника и что-то залепетал. Тыкал растерянно пальцем в газету и лепетал что-то. Законник, понятно, полез в газету. А там заголовок черными крупными буквами: «Генерал такой-то принимает финский фронт». И фотография: перед недавним зеком, откликавшимся на букву М, шпалерами выстроились непобедимые сталинские красноармейцы во главе с офицерами.

Лицо генерала нынче известно по учебникам.

Не финской войны, конечно (финская война в школьных учебниках только упоминается). Лицо мрачного зека, откликавшегося на букву М, полного генерала, а потом маршала Советского Союза известно по книгам, посвященным истории Великой Отечественной войны. Самого деда Серафима Отечественная обошла стороной. Он со своей пятьдесят восьмой статьей все по разным лагерям да лесоповалам.

3

Вечером в гостиницу нагрянул гость.

Понятно, нежданный. Андрей никого не ждал.

Черная борода, черные волосы. Каблуки высокие. Глаза возбужденно блестят. «Я звонил в Энск, мне сказали, что ты в Москве. Я, Андрюха, чисто секу, сразу понял, что ты в этой гостинице». По возбуждению гостя дед Серафим сразу понял, что по жизни Котел (Паша Котлов) часто и постоянно врет. А еще дед почувствовал некую тайную зависимость: будто нежданный гость боялся Андрея, но одновременно тянулся к нему. «Совесть – лучший контролер, – выставив на стол бутылку коньяка, заявил, например, Котел. Было видно, что так он не думал, но язык у него включался с полуоборота. – Сделал дело, гуляй смело». Это тоже было враньем. В Москве, где Котел сидел вторую неделю, дела его не очень продвинулись. Пил он немного, но жадно, при этом подпихивал бутылку Андрею. Андрей, в свою очередь, подпихивал коньяк деду. Правда, всегда спрашивал, хочет ли дед?

Дед хотел.

Выпив, Котел расчувствовался.

В начале девяностых, расчувствовался он, в мутное, но милое для любого делового человека время западные фармацевтические фирмы обратили взгляд на Россию. Лечебные травы, деготь, масло аира, масло пихты, – все их интересовало. Хотели знать, сколько и какого продукта сможет производить Россия, если получит выход на европейский фармацевтический рынок. Запросы приходили на внешнеторговые фирмы, а оттуда разбрасывались по филиалам и отделениям. В то время на слово доллар слюни у отечественных предпринимателей начинали выделяться сразу и обильно. Котел, например, услышав о перспективах, сразу бросился к приятелю-биологу: что такое аир?

«Ну, как, – ответил приятель. – Известное лекарственное растение, присутствует во всех справочниках. По-другому называется лепеха, татарское зелье. Акорус каламус из семейства ароидных. Растет исключительно на болотах».

«А много у нас болот?»

«Да хоть утопись».

Котла такая оценка удовлетворила. Он обратился к справочникам.

«Аир – многолетнее травянистое растение с длинным ползучим изогнутым коричневым корневищем, внутри белым, и многочисленными тонкими корнями. От верхней части корневища пучком отходят ярко-зеленые мечевидные листья. Стебель полый, трехгранный, с желобком и с толстым, отклоненным в сторону соцветием-початком. Цветы мелкие, зелено-желтоватые. Цветет в июне-июле. Плоды – зеленые суховатые ягоды, собранные в плотный початок, в Сибири чаще всего не вызревают. Растение, особенно корневище, обладает сильным пряным запахом».

Из того же справочника Котел узнал, что распространен аир в южной половине лесной зоны Сибири – от Нарыма на Оби до енисейских болот. Изготовляют из его корневищ тонизирующее средство, помогающее при желудочных и кишечных коликах, а также другое эффективное средство – от холеры и гриппа. Короче, все то, в чем прежде всего нуждаются европейцы, скученные в тесных городах. А когда Котел в уме подсчитал возможный объем будущей добычи и соответственно причитающиеся ему доллары, то понял, что попал на золотую жилу. Тянуло Котла к деньгам. Сильно тянуло. Он сразу решил поставлять на Запад не сырье, а чистое масло, так получалось выгоднее.

Через одну из внешнеторговых фирм Котел заручился письмами от немцев и французов – предоставить опытные образцы. С приятелем-биологом Котел явился в лабораторию запасов природных ресурсов с пузырем водки и с вопросами: конкретно где добывать, как и когда? В лаборатории за разделкой принесенного пузыря скрывать от друзей ничего не стали. Что точно, то точно, сказали, аир – богатое растение. Корневища содержат крахмал, фитонциды, эфирное масло, в состав которого входят сесквитерпены, терпеноиды, азарил-альдегид, а еще гликозид акорин, алкалоид каламин, камедь, аскорбиновая кислота, дубильные вещества, различные смолы. Правда, гликозиды и алкалоиды, сказали в лаборатории, вам не нужны, вы хотите получать чистое масло. Для этого аир лучше собирать осенью. Такая информация вообще-то, ненавязчиво намекнули в лаборатории, немалых денег стоит. Приятель Котла хотел было согласиться (все равно денег у них не было), но Котел выставил на стол еще один пузырь. Очень его тянуло к деньгам. Дескать, будет масло, будут и деньги. А на улице схватил приятеля за грудки: «У тебя крыша поехала? Делиться? С ними? Мы же знаем теперь, что татары селились у водоемов, там и выращивали аир. Значит, на что мы должны обратить внимание?» – «На пути татарских миграций, – догадался умный биолог. – Где раньше жили татары, там непременно аир растет».

С этого дело и началось.

У приятеля (звали Виктор) имелся старенький «Москвич».

На рассыпающемся «Москвиче» Котел и Виктор отправились по татарским местам. Говорили: новое патриотическое движение. После Ермака, понятно, татар не везде найдешь, но аир произрастал всюду. Эмоциональный Виктор от усердия жевал пахучие корешки, говорил, помогает от желудка. Дважды выходили на