Я кивнула. А затем, не удержавшись, усмехнулась. После ужина и до отбоя, мы с Саймоном выносили свои виолончели на улицу и импровизировали в сгущающихся сумерках. Мы бросали друг другу вызов, устраивая эти дуэли, каждый изо всех сил старался переиграть другого. Мы постоянно соревновались, пытаясь играть все лучше, быстрее и играя по памяти. В этом было столько веселья, и, пожалуй, это было единственной причиной, почему мне так нравился Гайдн.
- Ой-ой-ой, кто-то так уверен. Думаешь, ты сможешь победить меня? – Спросил Саймон.
- В футболе. Без вопросов. – Отшутилась я. Саймон часто повторял, что был белой вороной в семье не из-за того, что он – гей или музыкант, а потому что он – хреновый футболист.
Саймон изобразил, словно я ранила его в самое сердце. А затем рассмеялся.
- Все самое чудесное случается, когда ты перестаешь прятаться за этим огромным чудовищем? - Спросил он, жестом указывая на мою виолончель. Я кивнула в ответ, а Саймон мне улыбнулся.
- Ну-ну, не становись такой самоуверенной. Ты должна услышать, как я Моцарта. Это звучит, как хор ангелов.
Но ни мне, ни ему не удалось в тот год сыграть с профессиональным оркестром. Это сделала Элизабет. И если даже у меня впереди было еще четыре года попыток, все равно когда-нибудь и я сыграю сольную партию с профессиональным оркестром.
- У нас есть ровно двадцать минут до того, как наш менеджер выйдет из себя.
Скрипучий голос Брук Вега буквально прогремел в тихом в это время вестибюле больницы. Вот в чем состоит идея Адама: Брук Вега, богиня инди-музыки и солистка группы 'Бикини'. В фирменном гламурном прикиде в панк-стиле - сегодня это была короткая юбка-пузырь, чулки в сеточку, высокие черные кожаные сапоги, рваный топ с надписью 'Метеорит' и завершающие образ винтажное меховое болеро и пара черных очков 'Джеки O' - она смотрелась в холле больницы, как страус в курятнике. Вместе с ней тут были Лиз и Сара, Майк и Фитци, гитарист и бас-гитарист 'Метеорита', соответственно, плюс еще несколько последователей движения хиппи из Портленда, которых я смутно припоминала. Учитывая пурпурный цвет ее волос, она казалась солнцем, вокруг которого вращались обожающие ее планеты. Адам был кем-то вроде луны, он стоял в сторонке и поглаживал подбородок. А Ким тем временем выглядела немного контуженной, как будто в здание только что вошла группка марсиан. Или же причиной ее странности было то, что Ким боготворит Брук Вега. Так же, как и Адам. Но не я. Кроме меня, Брук являлась одним из того немногого, что у них было общего.
- Я отпущу вас через пятнадцать минут, - обещает Адам, входя в ее галактическое пространство.
Она шагает к нему. - Адам, детка, - лопочет она. - Как ты держишься?
Брук обнимает его, словно они старые друзья, хотя я точно знаю, что сегодня они встретились впервые. Только вчера Адам говорил, как он нервничает из-за этого. Но вот сейчас она здесь и ведет себя с ним, как с лучшим другом. Думается мне, это все влияние известности. Пока она обнимает Адама, я вижу, с какой завистью смотрят на них каждый парень и каждая девушка в этом холле, которые желают сами оказаться в утешительных объятиях Брук.
Не могу не задаться вопросом: если бы я была тут, если бы видела это, будучи прежней нормальной Мией, я бы тоже ревновала? С другой стороны, будь я прежней нормальной Мией, Брук Вега не оказалась бы в вестибюле этой больницы в качестве одной из составляющих грандиозной задумки, обеспечивающей Адаму возможность увидеться со мной.
- Хорошо, детки. Самое время для рок-н-ролла. Адам, каков план? – спрашивает Брук.
- Вы – и есть мой план. На самом деле, изначально я не задумывал, что вы явитесь в Отделение интенсивной терапии и произведете столько шума.
Брук облизывает свои распухшие, словно ужаленные пчелой губы. – Производить много шума – одно из самых любимых мной занятий. Что, по твоему мнению, мы должны делать? Кричать нечеловеческим голосом? Или обнажиться? Или сбацать на гитаре? Подожди, я не принесла с собой гитару. Черт!
- Ты могла бы что-нибудь спеть, - предлагает кто-то.
- Как насчет старой доброй песни Смитов 'Подружка в коме'? –выкрикивает кто-то.
Услышав это, Адам бледнеет, а Брук вскидывает бровки и с упреком смотрит на крикуна. Все тут же становятся серьезными.
Ким прочищает горло. - Кхм, нам не будет никакой выгоды, если Брук устроит представление в холле. Мы должны подняться в Отделение интенсивной терапии и тогда, возможно, кто-нибудь закричит, что здесь Брук Вега. Это должно сработать. Ну а если ничего не выйдет, тогда придется запеть. Все, что нам, на самом деле, нужно - это выманить парочку любопытных медсестер, а за ними и ту ворчливую старшую медсестру. Как только она выйдет из Отделения интенсивной терапии и увидит всех нас в коридоре, она будет слишком занята устранением беспорядка, чтобы заметить, как Адам проскользнул внутрь.
Брук окидывает Ким оценивающим взглядом. Ким, на которой надеты изрядно помятые черные брюки и неприглядный свитер. Затем Брук улыбается и берет мою лучшую подругу под руку.
- Звучит как план. Поехали, детки.
Я плетусь позади, наблюдая за этой процессией хиппи, несущейся через холл. Они - само воплощение шума, как и их тяжелые ботинки, и громкие голоса, звенящие как сигналы неотложки, отскакивающие от мирной тишины, царящей в больнице, и придающие этому месту некое подобие жизни.
Вспоминаю, как однажды смотрела программу Четвертого канала о приютах для престарелых, в которые приводили кошек и собак, чтобы приободрить пожилых и умирающих пациентов. Может, всем больницам стоило бы приглашать к себе группы подстрекающих к сумасбродству панков, чтобы оживить чахнущих от тоски пациентов.
Они останавливаются перед лифтом, бесконечно долго ожидая достаточно свободную кабинку, чтобы войти в нее всем вместе. Я решаю, что хочу быть рядом со своим телом, когда Адам доберется-таки до Отделения интенсивной терапии, потому что желаю знать, способна ли ощутить его прикосновение. И пока они ждут лифт, я взбегаю вверх по лестнице.
Я покинула Отделение интенсивной терапии уже более двух часов назад, и за это время многое изменилось. На одной из пустых кроватей теперь лежит новый пациент - человек средних лет, - лицо которого кажется похожим на одну из тех сюрреалистических картин: половина его выглядит обычным, даже красивым, а вот другая половина представляет собой месиво из крови, швов, и бинтов, как будто оно только что после взрыва. Или, может, после огнестрельного ранения. Многие попадают сюда после несчастных случаев на охоте.
Еще один из многих других пациентов, еще один, кто был замотан в марлю и бинты настолько, что я даже не смогла понять, был ли он/она мужчиной или же женщиной. Рядом с ним/с ней сидит женщина, на шею которой надет фиксирующий шейный воротник.
Что касается меня, то сейчас я без своего аппарата искусственной вентиляции легких. Вспоминаю,
