работой враг наверняка интересуется. И, конечно, постарается мешать вам... лошадей, скажем, угонять, тайгу поджигать...
Димка понимающе кивнул головой.
— И дело тут, понятно, не в одном Басаргине. Сам он на такую штуку не пошел бы. Стар, да и не очень умен, кажется. Тут кто-то посильнее действует. Вот почему я и завел разговор о бдительности.
ТЯЖЕЛЫЙ УДАР
В лагерь поисковиков Нуклай вернулся быстрее, чем его ждали. Вернулся не один.
— Вот вам и пополнение, Лидия Петровна,— сказал он, показывая на пятерку крепышей подростков. —
Добровольцы из района. Орлы! Военкому покоя не давали: на фронт просились. А когда с ними поговорили по душам, к вам запросились. Поняли, что здесь больше пользы принесут. Правильно я говорю, ребята?
— Правильно! — загудели все вокруг.
С Димкой Нуклай поздоровался по-отцовски нежно. Но было в выражении его лица что-то такое, что заставило сердце подростка ^тревожно дрогнуть.
Бригадир потрепал Димку по плечу и направился вместе с Лидией Петровной в палатку. О чем они говорили наедине, мальчик не мог догадаться, но, когда они вышли из палатки с кипой газет и писем, Дима по их лицам понял, что случилось какое-то большое, непоправимое несчастье.
— Почта! — воскликнула Светлана, бросаясь навстречу Лидии Петровне.— Что нового в газетах? Как на фронте? А письма есть?
— Есть, Светланочка, вот...
— Ой, да это из госпиталя!—вскрикнула девушка, торопливо вскрывая конверт.— Не забыли. Ух, сколько подписей!
— А мне есть? — спросил Борис.
— Целых два. Из дому?
— Да, от мамы...
Борис и Светлана отошли к костру. Куда-то исчезли и, Володя с Леонтьичем, которым Нуклай коротко бросил несколько слов на родном языке.
Димка не понял, что сказал его новый друг, но серд-це подростка снова учащенно забилось.
— А мне... ничего нет? — спросил он наконец.
— Есть, Дима, сообщение,— нетвердо сказал Нуклай.
— Сообщение? Отец...
— Да, Дима. Погиб. Погиб честно, как солдат. И посмертно награжден орденом Ленина.
Подросток невидящим взглядом посмотрел на Лидию Петровну, на Нуклая и бросился в лес.
— Пусть побудет один. Это ему сейчас необходимо,— долетели до него слова Нуклая.
Забившись в молодой кедрач, Димка уткнулся лицом в сырой мох и разрыдался.
— Отомщу! Все равно отомщу... все равно,— бессвязно выкрикивал он, стараясь собраться с мыслями
А мысли —как спутанный клубок, и перед глазами неотступно стоит самое близкое, самое дорогое на свете лицо, которого он больше никогда не увидит...
Вот оно совсем рядом, только через стол,— сосредоточенное, строгое, бледное. Губы упрямо подобраны,, брови сдвинуты.
А знакомое лицо уже расплылось, и мальчик видит только широкую отцовскую спину. Как во сне слышит мерное поскрипывание лыж. Отец идет, будто совсем: не спеша, но Димка то и дело сбивается с шагу и отстает.
— А ты ровнее дыши, сынок,— говорит отец, не оглядываясь.— Физкультура требует прежде всего правильного дыхания и полного спокойствия.
...Димка приподнялся на локтях, машинально стряхнул со лба прилипшие стебли мха. И снова слышит ласковый, на этот раз чуть-чуть насмешливый голос отца:
— Так, сынок, в волейбол не играют. Ты хочешь обязательно, сам ударить и мажешь. А ты умей вовремя передать мяч другому. Ты же не один, а в команде. И помни, что с дружной командой никогда не проиграешь.
Затем Димка видит отца совсем молодого, веселого, каким он снят на фотографии, рядом с мамой. Мальчик каждый вечер, перед тем как уснуть, подолгу смотрел на эту карточку и очень любил отцовские рассказы о партизанском прошлом. «Твоя мать ушла к партизанам,— не раз повторял отец, собираясь на фронт,— когда ей было почти столько же лет, сколько тебе сейчас. Гордись своей матерью и никогда не забывай ее».
— А я? — с горечью спросил Димка сам себя.— А я что сделал?
— Открыл месторождение ртути,— раздался над головой знакомый певучий голос.
Димка растерянно повернулся. Когда Нуклай успел подойти и как мог угадать его мысли? Подросток даже не заметил, что говорил вслух.
— А открыть такое месторождение — это все равно, что выиграть крупное сражение.
— Но я ничего еще не открыл...
— Ну, если не открыл сегодня, так откроешь завтра,- спокойно ответил Карамаев, опускаясь на корточки около подростка.
— Я поеду на фронт, Нуклай.
— Понимаю. Сегодня и я на твоем месте сказал бы то же. Но только сгоряча. А потом подумал бы: я должен быть там, куда меня послала партия, куда меня народ послал. А партия и народ, Димитрий, лучше нас с тобой знают, где мы будем полезнее. Ты хочешь отомстить за отца? Понимаю. И целиком с тобою согласен. Больше скажу... ты обязан отомстить. Но как? Во-первых, враги есть и в тылу. Здесь,они даже опаснее. Опаснее потому, что действуют скрытно, исподтишка, и навредить могут там, где никто не ожидает. Такого врага не сразу увидишь. Помнишь, о чем мы с тобой говорили?
Димка понимающе взглянул на Нуклая и строго сдвинул брови.
— Так вот! А во-вторых, врагу можно мстить не только с оружием в руках. Наши люди мстят ему и у станка, и на колхозном поле, и здесь вот, в тайге, на разведке. Да и подумай, что получилось бы, если бы все отправились на фронт,— а советские люди все готовы отправиться... Кто бы стал отливать пушки, делать снаряды, строить самолеты, танки, добывать железо, марганец, ртуть? Кто стал оы кормить армию? Так-то, мой друг... И, наконец, неужели ты, Димитрий Лунев, можешь со спокойной совестью бросить в такое тяжелое время отряд? Да ведь у Лидии Петровны сейчас не то, что каждая рука, а каждый ваш палец на учете! Можешь?
Димка поднял голову и еще раз строго, по-отцовски нахмурился.
— Нет, не могу.
И он как взрослый протянул Нуклаю худенькую
— Правильно! Я так и думал,— сказал бригадир.
НА НОВЫЕ МЕСТА
Караван двигался медленно, будто ощупью. Давно заброшенная тропа успела зарасти густыми, в рост человека травами, цепким кустарником, кое-где была завалена буреломом. В таких местах Нуклай, шагавший впереди отряда, останавливался, отстегивал от седла топор и вместе с ребятами начинал врубаться в чащу.
