– О свечах забыл, – подсказал ему Стас.
Первую ноту песенки в честь необычного именинника заглушила суматоха на лестничной площадке. Все засуетились, прибыли свежие гости. Первым в дверях появился профессор, у которого Ирина на станции брала интервью. Он размотал похожий на власяницу шарф и широко распахнул дверь перед Ириной, которая словно плыла по воздуху. Аркадий представил, что она только что из хорошего ресторана, где отведала прекрасных блюд и вин. Скажем, шампанского и чего-нибудь получше борща. А возможно, приехала прямо с радио, судя по тому, как она была там разодета. Если она и заметила Аркадия, то ничем не выразила своего интереса или удивления. Следом за ней вошел Макс Альбов в том же элегантном костюме, который был на нем, когда они впервые встретились на Петровке. Все трое смеялись шутке, сказанной еще на лестнице.
– Это все Макс, – пояснила Ирина.
Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.
Макс скромно пожал плечами.
– Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».
Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.
Кто-то вспомнил:
– А торт?!
Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске.
Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием – прекрасная королева и король-космополит.
– Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.
– Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, – сказал Томми, – но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.
– Спасибо, – Макс принял бокал виски как знак уважения. – Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась – она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.
– Как к тебе относились в Москве? – спросил Рикки.
– Просили автографы. А ты, Рикки, в России радиозвезда.
– В Грузии, – поправил его Рикки.
– В Грузии, – согласился Макс и, обернувшись к Ирине, сказал: – Ты – самый популярный диктор в России, – он перешел на русский. – Вы, естественно, интересуетесь, оказывал ли КГБ на меня нажим, выболтал ли я какие-нибудь секреты, которые могли причинить вред станции или кому-нибудь из вас. Отвечаю: нет. То время прошло. Я не видел КГБ и даже не встречался ни с одним из его сотрудников. Откровенно говоря, Москве не до нас. Они слишком заняты тем, чтобы выжить. Они нуждаются в помощи. Вот почему я поехал.
– Некоторых из нас ожидают смертельные приговоры, – вмешался Стас.
– Старые приговоры отменяются сотнями. Ступай в консульство и наведи справки, – Макс снова перешел на английский, чтобы его понимали все. – Возможно, самое худшее, что ждет Стаса в Москве, так это плохая еда. Или, что для него важнее, плохое пиво.
Аркадий ожидал, что Ирина с неприязнью отнесется к тому, как Макс говорил о России, но ошибся. За исключением Рикки и Стаса, он если не убедил, то, по крайней мере, очаровал всех – и русских, и американцев, и поляков. Тяжело ли ему было там, в аду? Очевидно, нет. Ни одного опаленного волоска. Наоборот, здоровый румянец знаменитости.
– Что конкретно вы делаете в Москве, чтобы помочь голодающим русским людям? – спросил Аркадий.
– А-а, товарищ следователь! – признал его Макс.
– Не надо величать меня товарищем. Я уже много лет не состою в партии.
– Правда, поменьше, чем я, – язвительно сказал Макс. – И меньше, чем многие из нас живут в Мюнхене. Во всяком случае, бывший товарищ, я доволен, что вы задали этот вопрос. У меня два дела – одно важное, другое не очень. Первое – создаю совместные предприятия. Второе – нахожу, вернее, нашел самого голодного, самого неустроенного человека в Москве и дал взаймы, чтобы он мог приехать сюда. Хотелось бы, чтобы этот человек был более благодарным. Между прочим, как продвигается ваше расследование?
– Слабо.
– Не волнуйтесь, скоро будете дома.
Аркадия не столько задевало, что его накалывают, как насекомое на булавку, сколько волновала мысль о том, как он выглядит в глазах Ирины: поглядите-ка на это ничтожество, этого аппаратчика, эту обезьяну, явившуюся поразвлечься в обществе цивилизованных людей! Она внимала Максу так, словно никогда не знала Аркадия.
– Макс, будь добр, дай прикурить.
– Пожалуйста. Снова куришь?
Аркадий выбрался из толчеи и направился к бару. Стас последовал за ним. Он закурил и так глубоко затянулся, что, казалось, пламя засветилось в глазах.
– Значит, ты встречался с Максом в Москве? – спросил он Аркадия.
