— Да, я его вид?ла; мы въ нему ходили съ Анной Васильевной. Именно несчастный: въ его годы, въ такомъ положеніи! Я бы не узнала его. A онъ меня узналъ, въ моему удивленію.
— Вы в?рно по глазамъ его это зам?тили, maman?… У него удивительные глаза. A вы были знакомы съ нимъ еще прежде?
— Я помню его еще молодымъ челов?комъ, до его женитьбы, отв?чала матушка и вздохнула слегка.
— Какъ онъ жену свою любитъ! воскликнулъ я невольно, подъ живымъ впечатл?ніемъ сцены въ саду.
— Ты почему знаешь? быстро спросила матушка.
Я покрасн?лъ до ушей и, запинаясь, принялся разсказывать объ эпизод? съ букетомъ. О Фельзен? я не упомянулъ ни единымъ словомъ.
A между т?мъ я чувствовалъ такую жажду разсказать все, все матушк?; меня такъ терзала мысль, что въ первый разъ въ жизни я таюсь отъ нея. Но я не могъ р?шительно не могъ! Да и тутъ же третьей была насм?шница Настя; н?тъ, я бы, кажется, скор?е согласился умереть, ч?мъ сказать
Матушка молча слушала, пристально глядя на меня.
— Она очень красива! медленно проговорила она наконецъ.
— Кто, maman? спросилъ я, хоть очень хорошо понималъ, кто…
— Лубянская, Любовь Петровна, мать твоего пріятеля. Или она теб? не нравится?
— Н?тъ, нравится, едва могъ я выговорить. 'О, еслибъ я только см?лъ сказать, въ чемъ меня обвиняютъ!' думалъ я съ тоской.
— Она удивительно хороша для своихъ л?тъ, продолжала матушка.
— A она разв? стара?
— Да, она тремя-четырьмя годами моложе меня, не бол?е: ей должно быть тридцать два-три года. A посмотр?ть на нее — молоденькая д?вчонка.
— Я ее въ церкви за сестру Васи принялъ, maman.
— И не ты одинъ. На мать взрослаго сына она не похожа. Св?жа, какъ въ семнадцать л?тъ, весела, голосъ молодъ, готова до сихъ поръ глазки д?лать встр?чному и поперечному, сказала матушка какъ-то вскользь и слегка сжавъ брови.
— Maman, знаете что? заговорила неожиданно Настя, все время молчавшая до этого. — Я ув?рена, que cette dame д?лала глазки Бор?!
— Отъ чего ты ув?рена? живо обернулась на нее матушка.
— Потому что онъ былъ такой гадкій сегодня съ Галечкой. Вообразите себ?, онъ хоть бы слово сказалъ ей во весь день!
— Ну, твоя Галечка, начала матушка и пріостановилась.- C'est une petite pecore! договорила она, засм?явшись.
Настя открыла большіе удивленные глаза, вздохнула, прижалась въ уголъ кареты и тутъ же заснула кр?пкимъ сномъ. Матушка съ улыбкой взглянула на нее, потомъ на меня и, прислонясь головой къ другому углу:
— Такъ какъ же, Борисъ, сказала она насм?шливо:- хороша по твоему Любовь Петровна?
То была, я помню, какая-то неизъяснимо сладкая для меня минута. Этою шуткой матушка какъ бы отпускала мн? т? вины, въ которыхъ я сознавался въ глубин? души.
— Да, maman, она хороша, только вы тысячу разъ лучше! воскликнулъ я, схватывая ея руку и покрывая ее поц?луями.
— Добр?е, это еще пожалуй, — поправила меня матушка, улыбнулась еще разъ и закрыла глаза.
Въ карет? становилось темно. Солнце давно с?ло. Посл?дняя бл?дно-алая полоса св?та потухала надъ самою землей; дальнія поля тонули въ синихъ т?няхъ. Наступала ночь, тихая, зв?здная, южная ночь.
Я высунулъ голову въ окно и долго-долго гляд?лъ въ быстро уб?гавшую даль. 'Богъ съ нимъ, съ Богдановскимъ!' р?шилъ я вдругъ почему-то, потянувъ въ себя съ жадностью струю прохладнаго ночнаго воздуха. И вдругъ, — точно какая-то ц?лебная волна влилась мн? въ грудь, — куда д?вались вс? мои тревоги? Точно не я, а кто-то другой, чужой мн?, вынесъ весь этотъ полный волненій день, а я, я чувствовалъ себя все т?мъ же беззаботнымъ и счастливымъ мальчикомъ, какимъ еще нын?шнимъ утромъ ?халъ по той же дорог? изъ Тихихъ-Водъ въ Богдановское. Матушка. Настя были тутъ со мною; ихъ платья касались моихъ кол?ней; при ясномъ мерцаніи зв?здъ я различалъ ихъ милыя лица. 'Завтра', думалъ я, съ какимъ-то особенно пріятнымъ чувствомъ ув?ренности, 'завтра прі?детъ учитель математики изъ у?зднаго училища; пойдутъ опять уроки, жизнь поб?житъ 'обыкновенною дорожкой!'
Богдановское съ его п?вчими и гостями, шумъ праздника, возня товарищей, Галечка, Фельзенъ, Любовь Петровна, сос?дъ мой за столомъ, — все это уже сливалось въ моей памяти въ одинъ смутный и будто бы давнишній сонъ…
XI
Прошло три нед?ли, — ц?лая в?чность. Жизнь въ Тихихъ Водахъ давно уже б?жала по той 'обыкновенной дорожк?', о которой я мечталъ съ такимъ удовольствіемъ, возвращаясь изъ Богдановскаго. Эта дорожка начинала теперь на мои глаза все бол?е и бол?е походить на длинный путь по степи, сухою осенью, когда хл?бъ убранъ съ полей, низко сжатые стебли колоса печально желт?ютъ надъ с?рою землей, и конца не видать пыльной, унылой дорог?. Время тащилось съ невыразимымъ однообразіемъ. Утромъ уроки, вечеромъ уроки; за об?домъ молчаніе и невеселыя лица. Батюшка все еще не возвращался изъ города и не писалъ ни строчки. Б?дная maman проводила дни въ тревог?, тщетно ожидая его. Тетушка Фелисата Борисовна, в?чно страдавшая какою-нибудь бол?стью, брюзжала подъ этимъ предлогомъ и шип?ла отъ ранняго утра до поздней ночи, и то-и-д?ло срывала чепчикъ съ с?дой головы, съ т?мъ же неизм?ннымъ восклицаніемъ: 'Фу-ты, душно, смерть моя!' Въ тому же погода стояла пасмурная и дождливая, и m-r Керети началъ опять кашлять. Онъ не жаловался, какъ тетушка; но мы съ братомъ по ц?лымъ днямъ не см?ли подступиться въ нему, боясь, пуще всякихъ криковъ, его раздраженнаго, злобнаго молчанія. Нечего было думать о прежнихъ удовольствіяхъ, о прогулкахъ въ саду, кончавшихся обыкновенно т?мъ, что за?демъ пить чай въ Галагаямъ.
— Теперь даже и въ л?съ съ Сильвой не пускаютъ, не то что въ Богдановское! говорилъ печально Лева, — точно въ тюрьм? сидишь! Хоть бы голубушка Анна Васильевна къ намъ прі?хала!
'Съ Васей!' добавилъ я мысленно.
Я каждый день думалъ о немъ. Вс? остальныя воспоминанія посл?дней по?здки нашей въ Богдановское какъ будто замерли въ моей памяти, лишь для того, чтобы дать мн? бол?е простора думать о моемъ новомъ пріятел?. Я припоминалъ вс? подробности нашего знакомства, посл?днія слова, сказанныя имъ при прощаніи со мною, и говорилъ себ? съ гордостью: 'Онъ полюбилъ меня, онъ будетъ моимъ другомъ!' До этихъ поръ у меня не было друга въ томъ смысл? и въ томъ объем?, какіе мое воображеніе давало этому слову. Изъ сверстниковъ моихъ Саша Рындинъ былъ мн? вс?хъ бол?е близокъ, но между нами было такъ мало общаго. Онъ былъ воинъ отъ головы до ногъ, воспитывался отцомъ-воиномъ, читалъ одн? военныя книги, мечталъ только о походахъ и битвахъ. Петя Золоторенко, тотъ ничего не читалъ и ни о чемъ не думалъ никогда, — съ нимъ мн? р?шительно бывало скучно. Жабинъ былъ такъ надутъ, такъ самодоволенъ, такъ см?шонъ со своимъ Озеровымъ и со своими вздыханіями. 'Какъ выше, какъ лучше вс?хъ ихъ Вася!' думалъ я, стараясь воскресить въ памяти его милыя черты и досадуя, что какъ нарочно Саша и Жабинъ и ц?лая толпа непрошеныхъ лицъ представлялись мн? сами собою въ живыхъ и ясныхъ очертаніяхъ, между т?мъ какъ я напрасно усиливался удержать в?чно ускользающій предо мною образъ Васи. 'Онъ будетъ настоящимъ моимъ другомъ', повторялъ я себ?, когда бывало, уйдя въ садъ и не боясь зоркихъ взглядовъ Насти, — она въ посл?днее время какъ-то особенно насм?шливо подглядывала за мною, — я ложился въ траву и гляд?лъ на проходящія тучки, какъ тогда съ нимъ въ Богдановскомъ: 'ему можно все сказать, 'всю душу' пов?рить, онъ
