не выходилъ у меня изъ головы и глубоко волновалъ меня. Я снова припоминалъ все вид?нное и испытанное мною въ Богдановскомъ, и снова въ воображеніи моемъ загорались соблазнительные образы, шевелились новые см?лые вопросы. Напрасно звучали мн? матушкины слова: 'рано еще Борису о женщинахъ думать'; напрасно старался я забыть и повторялъ себ? съ тоской: не хочу, не хочу я объ этомъ думать. Меня неотступно пресл?довали, не давали мн? покоя слова Анны Васильевны, — изо всего разговора они бол?е всего поразили меня: 'запугалъ онъ ее ревностью, запугалъ и ласками своими'. Что же это за ласки были? тщетно добивался я отгадать, между т?мъ какъ я весь гор?лъ и замиралъ, шепча эти слова, среди тишины ночи: 'что за ласки такія, отъ которыхъ она стала какъ гробовая плита? Разв? есть такія страшныя ласки?'
— Finirez vous bientot de vous tortiller la-bas? закричалъ на меня m-r Керети изъ-за растворенной двери своей комнаты и закашлялся своимъ надрывающимъ, чахоточнымъ кашлемъ.
Яприжался подъ од?яломъ; но бл?дные лучи зари уже играли на рамк? прад?довскаго портрета, когда я наконецъ заснулъ на моей сбившейся и горячей подушк?.
XII
Максимъ разбудилъ насъ съ Керети часу въ восьмомъ. На дамской половин?, докладывалъ онъ, вс? давно встали, завтракъ готовъ и лошадей запрягаютъ. Я быстро соскочилъ съ постели и съ радостнымъ чувствомъ принялся од?ваться. День стоялъ великол?пный; въ растворенное окно, сквозь в?тви моей старой липы, проникалъ въ комнату св?жій, пахучій в?терокъ. Никогда, кажется, не чувствовалъ я себя такимъ бодрымъ, такимъ счастливымъ, какъ въ это утро. Печальный видъ матушки, которую мы застали съ Анной Васильевной, Настей и Левой въ столовой за завтракомъ, досадливо кольнулъ меня: онъ словно отзывался упрекомъ. 'За что? думалъ я, — и изъ чего это, право, maman в?чно безпокоится? в?дь не на в?къ же мы разстаемся!' A тутъ еще Настя, подл? которой мн? пришлось сид?ть за столомъ, пристала во мн?:
— Ты такой противный и равнодушный, une figure endimanchee, quand maman est dans la peiue, — гадко смотр?ть на тебя.
— A ты завистливая д?вчонка и больше ничего! отв?чалъ я.
Настя посмотр?ла на меня совершенно озадаченная, на р?сницахъ ея показались слезы, — она ужасно обид?лась, но сдержалась и, повернувшись во мн? плечомъ, сказала только:
— Я на дерзости не отв?чаю.
— Ну, конечно, вы царевна, въ род? друга вашего Галечки Галагай! отпустилъ я ей 'шпильку'.
Настя мигомъ обернулась; все лицо ея озарилось насм?шкой, и, глядя мн? прямо въ глаза, сказала:
— A ты теперь
Она не договорила.
— Потому что, что? переспросилъ я, чувствуя въ то же время, что красн?ю по уши.
— Я знаю, расхохоталась Настя и значительно качнула головой.
— Что ты знаешь?
— Не скажу!
'О, Боже мой, опять то же,
Матушка между т?мъ о чемъ-то шепотомъ переговаривала съ m-r Керети. 'Обо мн?, нав?рное!' думалъ я, глядя на нихъ, и досада все бол?е и бол?е овлад?вала мною.
— Фу-ты, душно, смерть моя! влет?ла, запыхавшись, въ столовую тетушка Фелисата Борисовна и вс?мъ своимъ грузнымъ т?ломъ опустилась въ кресло. Она была од?та совс?мъ подорожному, въ какой-то, сверхъ платья, полумужской шинели въ рукава, съ огромн?йшимъ м?шкомъ въ рук? и краснымъ фуляромъ, пристегнутымъ сзади къ чепцу и разв?вавшимся по ея плечамъ.
— Пора бы, кажется, и ?хать! воскликнула она. — А то отъ жары зд?сь умрешь!
— Вы бы манто скинули, кротко предложила ей матушка.
— Покорно благодарю, — это, чтобы мн? простудиться! фыркнула въ отв?тъ тетушка.
— Да в?дь вы еще не завтракали.
— Когда же это я такъ рано завтракаю! Усп?ю въ карет?, запаслась про случай. И тетушка указала на свой м?шокъ.
— Что же, мы готовы, сказала, вздохнувъ, maman.
— Съ Богомъ, съ Богомъ! заторопилась Анна Васильевна, все время до этого болтавшая съ Левой, къ обоюдному, какъ видимо было, удовольствію ихъ.
Вс? встали, обернулись въ образу, помолились, потомъ опять с?ли и, поднявшись, перекрестились и направились въ переднюю. Тамъ уже возились, толкались и шмыгали люди съ подушками, м?шками и всякимъ господскимъ добромъ.
— Фрося, Фро-о-ося? кричала Фелисата Борисовна, точно ее ножомъ р?зали.
— A я туточки! отв?чала ей, продираясь сквозь толпу, пятнадцатил?тняя д?вочка, младшая и любим?йшая изъ горничныхъ тетушки.
— A ты, курносая, в?чно фуляръ мой забудешь подать! Поди сейчасъ, отыщи!
— A на що жь мини шукаты, когда жь вы іого на очипокъ соби нач?пили? отв?чала балованная д?вочка, закрывая рукавомъ свои сверкающіе зубы, чтобы не прыснуть отъ см?ха.
Не она, такъ вс? остальные тутъ бывшіе громко расхохотались, даже Анна Васильевна, видимо побаивавшаяся тетушки и осторожно изб?гавшая разговоровъ съ нею. Фелисата Борисовна быстро закинула руку за голову, дернула платокъ, вырвавъ вм?ст? съ нимъ кусокъ изъ своего кисейнаго чепца, и, раздраженная общимъ см?хомъ, тутъ же наложила на Фросю опалу, приказавъ ей оставаться въ Тихихъ Водахъ подъ строгимъ присмотромъ ключницы Мавры Ивановны, а вм?сто Фроси ?хать съ нею въ городъ толстой Хивр?, съ т?мъ только, чтобы толстая Хивря отнюдь не см?ла въ город? ходилъ о босу ногу, какъ это она д?лала постоянно въ деревн?, а непрем?нно взяла бы съ собой башмаки и чулки, давно ей купленные тетушкой, но и по сю пору лежащіе ненад?ванными въ сундук? Хиври. Толстая Хивря, очевидно обрадованная, кинулась со вс?хъ босыхъ ногъ своихъ за сундукомъ, въ которомъ хранились ея башмаки съ чулками, а тетушка, поймавъ за рукавъ Леву, хохотавшаго звонч?е вс?хъ присутствовавшихъ, прочла ему достодолжную нотацію, главный смыслъ которой заключался въ томъ, что она давно бы его, сквернаго мальчишку, выс?кла, не будь только его баловницъ, подъ которыми, разум?ется, сл?довало понимать матушку и Анну Васильевну.
Б?дная Анна Васильевна, встр?тившись съ разгн?ваннымъ взглядомъ тетушки, ужасно струсила.
— A ну же, идемъ садиться, идемъ скор?е! залепетала она, побл?дн?въ и дергая меня за куртку.
Лева вырвался изъ рукъ тетушки и въ одинъ скачокъ очутился въ двухм?стной коляск? Анны Васильевны, первой поданной къ крыльцу.
Анна Васильевна даже перекрестилась, занявъ въ ней свое м?сто, такъ рада она была, что ушла отъ тетушки. Я пом?стился рядомъ, а Лева между нами. М-r Керети сл?довалъ въ брик? съ Сильвой и съ Максимычемъ на козлахъ. Грузная четвером?стная наша карета шестерикомъ, съ матушкой, тетушкой, Настей и съ Хиврей на запяткахъ, догоняла насъ съ трудомъ, тяжело качаясь съ боку на бокъ на огромныхъ своихъ рессорахъ.
На пятой верст?, у креста, поставленнаго на перекрестк? трехъ
— Умираю, смерть моя! громко охала она въ своемъ углу, обмахиваясь большою в?твью, которую откуда-то усп?ла ей добыть толстая Хивря, пока матушка, вся въ слезахъ, обнимала и благословляла насъ съ братомъ.
— Помни, что ты не ребенокъ, Борисъ, да и не взрослый тоже, и веди себя какъ сл?дуетъ порядочному мальчику въ твои годы, чтобы мн? съ отцомъ твоимъ не стыдно за тебя было, говорила она мн?, долго и н?жно ц?луя меня. — Об?щай мн?, что когда увидимся, ты мн? все откровенно, какъ ты всегда это д?лалъ до сихъ поръ, разскажешь про себя, все, что бы ни было съ тобою, хорошее и дурное, все.
