Himmliche Rosen in's irdiche Leben
Schiller.
— Прекрасному полу! въ одинъ голосъ, не давъ ему кончить, прокричали офицеры.
— За компанію жидъ удавился, — пожалуй и я туда же, подтвердилъ и ?ома Богдановичъ, молодецки махнувъ рукой л добродушно подмигивая Анн? Васильевн?.
— Изволите вид?ть, какое единодушіе! весело молвилъ Фельзенъ румяной дам?. — Еслибъ я теперь обратился въ почтеннымъ моимъ товарищамъ съ новымъ, уже нескромнымъ вопросомъ: законно или незаконно достались имъ эти незабвенныя для нихъ минуты, — они, я полагаю, н?сколько затруднились бы отв?томъ.
— Да, да, конечно! отозвались со см?хомъ офицеры.
— Еще бы! засм?ялась и Дарья Павловна. — Имъ при дамахъ сов?стно было бы сказать правду.
— Оно и не нужно. Для насъ достаточно того факта, что каждый изъ зд?сь находящихся такъ или иначе обязанъ лучшими минутами, выпавшими ему на долю въ жизни, женщин?. Изъ такого общаго признанія мы им?емъ полное право, сл?довательно, вывести и такое общее заключеніе:
— Съ этимъ мы спорить не станемъ, сказала предовольная Дарья Павловна.
— A если вы согласны съ этимъ первымъ положеніемъ, то должны согласиться и на посл?дующее. Если такимъ образомъ женщина
— Такъ, в?рно, такъ! подтвердили офицеры.
Я гляд?лъ на Любовь Петровну. Выраженіе ея лица становилось уже неуловимымъ въ т?няхъ быстро наступавшаго вечера, но какъ будто, чтобы скрыть его еще бол?е отъ нескромнаго вниманія, она низко наклонила голову въ поясу и принялась расправлять свои ленты.
— И такъ, говорилъ торжествующій Фельзенъ, — давать счастіе — вотъ прямое, главное призваніе женщины, счастье во всемъ многообъемномъ значеніи этого слова…
— Чего бы ни стоило, значитъ, а подавай вамъ сладкаго блюда, перебила его Дарья Павловна съ хохотомъ, — а то и женщиной называться не см?й!
— A такъ, такъ! поддакивалъ ?ома Богдановичъ. — Якъ не верты, требо умерты. Давайте намъ счастіе! а не то грызьться будемъ!
— Дядюшка, не м?шайте, спите! нетерп?ливо раздался голосъ Любовь Петровны.
?ома Богдановичъ послушно сложилъ руки на кругленькомъ живот? и д?йствительно тутъ же заснулъ опять.
— Позвольте однако, безъ шутокъ, снова начала неугомонная Дарья Павловна, — в?дь это вамъ легко говорить, но потрудитесь объяснить, какъ это сд?лать? Кому обязана женщина давать счастіе?… В?дь это нельзя такъ… Румяная барыня вдругъ почему-то сконфузилась. — И рада была бы иная… но не р?шится…
— A почему это? какъ бы удивившись, спросилъ баронъ Фельзенъ;
— Вы сами должны понимать, женщина не можетъ…. Дарья Павловна все какъ будто не р?шалась высказаться противъ своихъ прямыхъ обязанностей.
— Гр?хъ-то большой гр?хъ, какимъ-то шепотомъ и въ то же время взволнованно, задвигавшись въ своемъ кресл?, промолвила Анна Васильевна.
— Объ этомъ я, конечно, не осм?люсь препираться, пристально взглянувъ на нее и снисходительно улыбаясь, сказалъ Фельзенъ, — но вы мн? позволите по этому поводу припомнить вамъ только, почтенн?йшая Анна Васильевна, тотъ великій авторитетъ, которымъ сказано было: много прощено ей будетъ, потому что она много любила.
— Спаситель… Уже нич?мъ несдерживаемое выраженіе упрека послышалось въ голос? доброй женщины. — Спаситель прощалъ… Онъ не говорилъ: гр?ши!…
Она не могла удержаться и сказала это помимо воли, и тотчасъ же смолкла милая Анна Васильевна, потому что, — я такъ хорошо понималъ, что происходило въ ней въ эту минуту, — онъ, конечно, 'н?мецъ лукавый' и Божественныя слова толкуетъ на соблазнъ, съ злою ц?лью, но все онъ челов?къ, онъ ея гость, и она его вдругъ такъ обид?ла!…
Онъ не былъ обиженъ, но, къ удивленію моему, очевидно н?сколько озадаченъ.
— Конечно… Я впрочемъ вовсе не хот?лъ сказать этимъ… Онъ не докончилъ, какъ будто не находилъ удобнымъ вступать съ хозяйкой дома въ споръ по предмету, который она такъ близко принимаетъ къ сердцу.
Поручикъ Трухачевъ счелъ нужнымъ вступиться за товарища:
— Позвольте успокоить васъ, многоуважаемая Анна Васильевна. Я осм?люсь поручиться вамъ моею честью, что баронъ не им?лъ и въ мысляхъ (Трухачевъ произносилъ 'въ мысляхъ') нам?ренія сказать что- либо такое, — онъ запнулся, — что-либо несогласное, такъ-сказать, съ св?тскимъ приличіемъ. Онъ для этого, см?ю сказать, слишкомъ образованъ, и я позволю себ? думать, что его слова коснулись вашего слуха въ превратномъ, если см?ю такъ выразиться, смысл?.
— Я ничего, я противъ барона не думала, оправдывалась, совс?мъ уже растерянная, б?дная хозяйка.
— A воля ваша, продолжалъ неумолимый поручикъ, — казните или милуйте, а я — и вотъ прочіе господа офицеры тоже, — мы вполн?, такъ-сказать, должны разд?лять съ барономъ мн?ніе въ томъ, во- первыхъ, что той, и даже тому, — это я уже отъ себя, такъ-сказать, осм?люсь прибавить, Анна Васильевна, — кто много любилъ, много и прощено будетъ, а во-вторыхъ, что назначеніе женщины — это именно, какъ счастливо выразился баронъ, даровать счастіе. И это даже съ полною моею откровенностью могу прямо подтвердить прим?ромъ и, не идя далеко, собственно даже настоящею минутой, которую я и прочіе господа офицеры можемъ почитать для себя, прямо скажу, вполн? счастливою. Теперь извольте сами судить, Анна Васильевна, кому же мы должны приписать это счастіе, какъ не восхитительнымъ дамамъ, которыя благоволятъ принимать насъ въ свое общество и предоставляютъ намъ случай къ разговору, который можно, безъ лести, почесть за самый пріятный, и даже во вс?хъ отношеніяхъ?
Эта восхитительная' р?чь господина Трухачева, причемъ онъ даже всталъ и расшаркнулся, звякнувъ шпорами, им?ла огромный усп?хъ. Товарищи покрыли его рукоплесканіями, въ которымъ тотчасъ же присоединился и пробужденный ими ?ома Богдановичъ.
— Браво, monsieur Трухачевъ! аплодировала ему Любовь Петровна, см?явшаяся доупаду.
— Такимъ образомъ, усердно хохотала и Дарья Павловна, — обязанности наши въ нимъ эти господа опред?лили. Интересно теперь узнать, ч?мъ
— Вы поставили вопросъ, сударыня, совершенно правильный и логично истекающій изо всего, что было сказано зд?сь объ этомъ до сихъ поръ, посп?шилъ отв?чать баронъ Фельзенъ, видимо довольный случаю овлад?ть снова разговоромъ. — Ясно, если женщина даетъ счастіе, она им?етъ, въ свою очередь, полное право требовать его и для себя. Къ сожал?нію, я долженъ признаться, что получить это желаемое, это столь законно ими желаемое и необходимое имъ счастіе представляется для огромнаго большинства женщинъ задачей почти неразр?шимою.
— A почему? воскликнула Дарья Павловна, готовясь, повидимому, разразиться противъ вс?хъ этихъ гадкихъ мужчинъ, которые такъ много требуютъ, а съ своей стороны нич?мъ женщин? пожертвовать не хотятъ.
— Очень просто, не далъ сказать ей всего этого Фельзенъ:- ч?мъ выше и сложн?е спросъ, т?мъ трудн?е удовлетворить ему. Женщины одарены лучше насъ: он? чувствуютъ глубже, он? понимаютъ тоньше, он? воспринимаютъ жив?е. Вс? эти высшіе дары направлены у нихъ почти исключительно къ одному помышленію, сосредоточены въ одномъ чувств?: это помышленіе, это чувство — любовь. Изв?стно, что если для насъ, по большей части, любовь есть прекрасный эпизодъ въ жизни; для женщинъ она все, она сама жизнь. Сосредоточивая всю себя на одномъ предмет?, женщина пріобр?таетъ необыкновенную силу, полноту, всесторонность въ обладаніи имъ. Въ ея сердц? и воображеніи слагается ц?льное, готовое представленіе, пожертвовать которымъ она не согласится безъ тяжелой, безъ бол?зненной, часто отчаянной, иногда стоящей ей жизни, борьбы. Есть женщины, — какъ будто нам?ренно медленн?е, вдумчив?е заговорилъ Фельзенъ, — которыя носятъ въ себ? этотъ идеалъ такъ высоко, что он? даже заран?е обрекаютъ себя на внутреннее отшельничество. Я знаю, думаютъ он?, что никто не въ состояніи