— Н?тъ, Вася, н?тъ! воскликнулъ я съ неудержимымъ порывомъ. — Не воображай, что я такой ребенокъ! Я не ум?ю объясняться, не могу совладать съ т?мъ, что у меня въ голов?, но я все вижу, все понимаю!
— Ты все видишь… повторилъ какъ бы безсознательно Вася, и его заал?вшее за мгновеніе передъ этимъ лицо такъ же быстро побл?дн?ло. Онъ отвернулся, точно изб?гая этихъ моихъ видящихъ глазъ, въ которыхъ онъ могъ бы найти отраженіе того, что въ эту минуту происходило въ собственной его душ?.
— Ты говорилъ мн? сегодня утромъ и, можетъ-быть, думалъ, что я д?йствительно такой ребенокъ, который… но я еще прежде, самъ…
— Хорошо, Борисъ, довольно! прервалъ меня Вася, слегка отстраняя меня рукой. — Объ этомъ нечего говорить… Только ты, можетъ-быть, воображаешь… воскликнулъ онъ вдругъ, пораженный, видимо, какою- то новою мыслью, какъ будто подозр?вая, что то, что я могъ представлять себ?, могло быть еще оскорбительн?е и тяжел?е для него, ч?мъ то, что было на самомъ д?л?. Но ничего подобнаго не прочелъ онъ въ моихъ глазахъ.
Онъ прочелъ въ нихъ лишь глубокое, н?жное въ нему чувство.
— Я ничего не воображаю, а вижу только, что ты очень несчастливъ, Вася!…
Онъ не выдержалъ; онъ закрылъ лицо свое об?ими руками и зарыдалъ, вздрагивая плечами, зарыдалъ судорожнымъ рыданіемъ, котораго не въ силахъ были удержать эти до боли нажатыя на лицо его руки.
— Вася, Вася, не плачь, ради Бога! умолялъ я его, обнявъ его голову и ц?луя его мягкіе волосы, мокрые отъ слезъ, которыя лились изъ моихъ собственныхъ глазъ.
— Закрой дверь, папа услышитъ… могъ только проговорить онъ.
Я поб?жалъ къ двери, заглянулъ въ другую комнату: лампа подъ темнымъ абажуромъ тускло осв?щала ее; отецъ Вася не шевелился въ своемъ кресл?.
— Спитъ кр?пко, не безпокойся, милый.
Онъ уже усп?лъ придти въ себя и улыбался мн? тихою улыбкой, отирая платкомъ свое влажное лицо.
— Видишь, какая я баба, сказалъ онъ.
— A бабы говорятъ: поплачешь, легче станетъ, старался я развеселить его.
— Он? правы, отв?чалъ онъ, — а то такъ тяжело бываетъ, — знаешь, сердце точно завалится, н?тъ слезъ, какъ ни больно… Ты, Боря, какъ Моисей жезломъ своимъ изъ скалы, заставилъ литься воды. Ты, конечно, не такой великій пророкъ, какъ Моисей, примолвилъ Вася, стараясь наладить себя на веселый тонъ, — но за то добр?йшая душа. Спасибо теб?!
— Что же хорошаго я сд?лалъ, что ты меня благодаришь! Только огорчилъ тебя. И все этотъ разговоръ внизу… Я не хот?лъ теб? передавать, я предчувствовалъ, что выйдетъ скверно, — ты самъ захот?лъ…
— Разв? ты думаешь, это для меня ново? Ты бы не сказалъ мн?, я завтра догадался бы, какъ только бы
— Какъ же ты это узнаешь? съ удивленіемъ спросилъ я.
— Какъ, сказалъ онъ вздохнувъ, — я объяснить этого не могу, но она еще слова не промолвитъ, — а я знаю. Привычка! A
— A какъ онъ ее любитъ! воскликнулъ я, припоминая сцену тогда, въ алле?.
— Кажется, за это преступленіе онъ довольно и наказанъ, сказалъ Вася съ невыразимою горечью, — но и тутъ пощадить не могутъ…
Мы замолчали оба.
— Но тебя, своего сына, она нав?рное любитъ, Вася? началъ я первый.
— Дда… нер?шительно отв?чалъ б?дный мальчикъ;- она бы меня больше любила, еслибъ я въ
— Знаешь что, Вася, — мн? кажется, ей сов?стно, что она не можетъ любить его, какъ ты?
— Она слишкомъ молода для своихъ л?тъ, отв?чалъ онъ не сейчасъ. — а я слишкомъ старъ: мы и не понимаемъ другъ друга…
— Да, она удивительно молода! воскликнулъ я. — Моя maman говоритъ, что она такая же, какъ въ семнадцать л?тъ, когда отецъ твой привезъ ее въ первый разъ въ Петербургъ.
— Твоя maman, кажется, не очень любитъ ее? робко и не глядя на меня, спросилъ Вася.
— Н?тъ, maman очень добрая и никого не ненавидитъ. — Но она очень жал?етъ твоего отца…
— A про нее ничего не говоритъ?
— Ничего дурнаго, ув?ряю тебя… В?дь ничего дурнаго н?тъ въ томъ, что она говоритъ про твою maman, что она въ Петербург? вс?хъ съ ума сводила, — правда, Вася?
— Это она везд? д?лаетъ, не въ одномъ Петербург?, отв?чалъ онъ, все также не глядя на меня и чертя карандашомъ какія-то каравульки на своей тетради.
— A сама оставалась для вс?хъ холодна, какъ ледъ, продолжалъ я и примолвилъ: — она настоящая rose des Alpes, Вася!
— Это еще что такое? Онъ, недоум?вая, обернулся на меня.
— Это не maman моя впрочемъ говоритъ, а этотъ баронъ такъ называлъ женщинъ… то-есть т?хъ, объяснилъ я, сконфузясь, — которыя горды, Вася… и неприступны… и стоятъ, говорилъ онъ, жизни см?льчакамъ, которые хотятъ добраться до нихъ…
Онъ вздохнулъ глубокимъ, бол?зненнымъ вздохомъ и, снова отвернувшись, проговорилъ съ отвращеніемъ:
— Ахъ, какъ это все гадко!…
И я понялъ, какъ это, д?йствительно, должно было показаться ему гадкимъ, и какъ неосмотрительно, глупо было съ моей стороны повторять ему эту фразу, такъ грубо напоминавшую ему, что мать его могла быть предметомъ всякихъ нечистыхъ желаній и надеждъ. 'Боже мой' съ ужасомъ представилось мн?,- 'еслибы мн? вдругъ что-либо подобное сказали про мою мать!'… И мн? стало такъ больно и такъ стыдно, что я не могъ усид?ть на м?ст?. Я вскочилъ со стула и отправился любоваться еще разъ вис?вшею на ст?н? святою Елисаветой Венгерскою, омывающею рану на ног? нищаго.
— A вотъ и папа проснулся, сказалъ Вася, — я пойду къ нему, а ты, Борисъ…
— Н?тъ, я ужь къ себ?, пора спать. Прощай, Вася.
Онъ протянулъ мн? руку. Я торопливо пожалъ ее, боясь встр?титься съ нимъ глазами, и посп?шилъ уйти.
XVII
У дверей нашего съ Керети апартамента ждалъ меня Максимычъ, сидя на стул?, вынесенномъ имъ въ корридоръ и клюя носомъ на этомъ стул?. Онъ сіялъ какъ м?сяцъ огромною своею лысиной, на которую плашмя падалъ св?тъ нагор?вшаго сальнаго огарка въ м?дномъ шандал?, стоявшемъ на окн? прямо противъ него. Онъ проснулся, едва я подошелъ.
— Что это ты, Максимычъ?
— A что я?
— Отчего ты зд?сь, а не въ комнат??
— A вотъ войдите, — сами увидите и услышите!
Я отворилъ дверь и, д?йствительно, увид?лъ и услышалъ: увид?лъ большой св?тъ, бившій изъ оконъ большой залы, на которую выходили наши комнаты, услышалъ звукъ фортепіано и чей-то голосъ, звучный и н?жный, заканчивавшій какую-то блестящую итальянскую арію.
— Il chante delicieusement, ce diable d'officier! встр?тилъ меня съ этими словами Керети; онъ стоялъ у открытаго окна со шляпой на голов? и съ сигарой въ зубахъ. Je vous attendais pour descendre. Dormez, mon
