былъ одинъ, будто громъ безъ хмары съ неба ударилъ, такъ и это вышло… Какъ у?халъ въ Москву ?ома Богданычъ, сталъ онъ, говорю теб?, часто ?здить сюда, въ контор? посидитъ, поля объ?детъ, а потомъ ко мн? зайдетъ, про Павлика спытаться, — любилъ онъ его до страсти, а и тотъ его, голубчикъ, — да посов?тываться на счетъ какого д?ла по хозяйству. И не было у насъ съ нимъ никогда другаго сказа, какъ про траву, да про овецъ; л?то въ тотъ годъ было горячее, не дай Богъ, и стали у насъ овцы падать, и онъ очень о томъ журился и безпокойство въ себ? держалъ, что случилось то какъ нарочно, какъ у?халъ хозяинъ, — и что онъ безъ него, можетъ, не такъ поробитъ, какъ треба. A я его ут?шала т?мъ, что ?ома Богданычъ добре знаетъ, что онъ за его добро стомтъ какъ за свое, а что противъ Бога никто, и ничего бъ и ?ома Богданычъ не могъ под?лать противъ мора! Одначе онъ овецъ перевелъ на другой степъ, а тамъ и мору того не стало. Онъ такъ радъ сд?лался и со степу всегда прі?детъ во мн? съ доносомъ, что овечки наши вс? живеньки и здоровы… Такъ и прі?халъ онъ оттуда разъ; усталъ былъ слишкомъ отъ ?зды и отъ жару, — и было у него въ моей горниц? кресло любимое, вольтеромъ звалъ его ?ома Богданычъ, въ кресло то ровно м?шокъ съ мукой опустился! 'Какъ, говоритъ, хорошо у васъ тутъ; какъ въ л?су, т?нь и холодокъ'. A у меня отъ солнца вс? сторы спущены и, правда, какъ въ л?су св?жо и св?тъ мягкій какъ въ сумеречки. Такъ и сидимъ мы, я у окошка, шарфъ на спицахъ вяжу, а онъ себ? въ кресл?, и молчитъ, — я думала, даже заснулъ онъ… Только слышу, застоналъ онъ такъ, тихо. Обернулась я, спрашиваю: Болитъ у васъ что? — A онъ мн? на это: 'Пуля, говоритъ, одол?ваетъ'. — Какіе это, говорю я ему, дурни т? доктора, что не могли вамъ ее вынуть. — 'Очень глубоко подъ ребромъ зас?ла', отв?чаетъ; помолчалъ и опять говоритъ: 'кабы не вы, то и живымъ бы не остался'. слишкомъ удивилась я такимъ словамъ его:- A я тутъ что? спрашиваю. — 'Коли-бъ пуля', объясняетъ онъ, 'не въ вашъ образовъ ударила, да въ бокъ оттого не приняла, умеръ бы я на м?ст?'. Тутъ я вспомнила, когда въ тотъ разъ, предъ в?нцомъ, на богомоль? была въ Кіев?, привезла я оттуда вс?мъ домашнимъ образки съ мощей Варвары великомученицы, и ему такой образокъ чрезъ ?ому Богданыча послала. — Вы, спрашиваю, тотъ образокъ мой на себ? носили? — 'И до могилы носить буду!' говоритъ, вытащилъ изъ-за сорочви снуръ, на которомъ вис?лъ онъ у него, всталъ и идетъ съ нимъ до меня… Я и не знаю, что сказать, подняла на него очи, а онъ, — голосъ Анны Васильевны словно надорвался, — онъ въ ноги мн? вдругъ упалъ: 'Семь л?тъ', насилу черезъ слезы сказать можетъ, 'семь л?тъ, съ перваго дня, какъ увидалъ, молился я теб? какъ Христу'…. — Что вы, что вы, Тимо?ей Евграфычъ! крикнула я, — побойтесь Бога! A онъ какъ вскочитъ, об?ими руками обнялъ меня, притулилъ въ груди своей и ну ц?ловать меня въ голову, въ очи, въ губы…
Она не могла продолжать отъ волненія.
— Что же вы, тетушка? не мен?е взволнованнымъ голосомъ спросила Любовь Петровна.
— A я, Любочка, едва переводя дыханіе, говорила уже б?дная Анна Васильевна, — я и не скажу, что со мной под?лалось, стыдъ такой мн? я жалость за того челов?ка, что меня такъ долго любилъ и можетъ померъ бы, коли-бъ я о немъ не думала, какъ дивчиной была, и не дала бы ему того образка, когда сердцемъ своимъ разставалась съ нимъ, и слабой такой себя я чувствовала, — только противъ т?хъ поц?луевъ его не было у меня силы… И потеряла бы я себя, можетъ, Любочка, замарала бы себя на в?ки, — какъ въ тотъ самый мигъ до меня какъ голосъ съ неба дошелъ: 'мама, мама'! Сынокъ мой миленькій, Павликъ мой б?дный, тащился до меня изъ д?тской на хворенькихъ ножкахъ своихъ и звалъ меня… И тутъ, Любочка, поняла я, что мн? спасеніе пришло, и женскими руками своими такъ отпихнула отъ себя челов?ка того, что воевалъ на Кавказ?, что похилился онъ отъ меня, а сама, ухвативши своего ангела-малютку, кинулась я въ спальню, да такъ съ нимъ и упала предъ крестомъ и чувствъ лишилась…
Анна Васильевна насилу договорила…
— Какъ же вы встр?тились съ нимъ потомъ, тетушка? давъ ей отдохнуть, опять спросила Любовь Петровна.
— A не встр?чалась ужь я бол?е съ нимъ, не видала его до самой его смерти, отв?чала она.
— Онъ у?халъ?
— Не у?зжалъ, только предъ очи мн?, говорю теб?, да самой смерти своей не показывался. На другой день посл? того, что я теб? сказала, прі?халъ домой ?ома Богданычъ, тетку въ Москв? живую не заставъ. Насл?дство надо было пріймать посл? нея, съ мужемъ твоимъ д?литься; такъ это тотъ все и робилъ, по т?мъ им?ніямъ жилъ, а прі?детъ назадъ, сидитъ дома, сюда не ?здилъ; нужно переговорить ему съ ?омой Богданычемъ, такъ старый мой къ нему ?детъ, въ Селище.
— Понятно, сказала Любовь Петровна, — онъ изб?галъ васъ, ему невозможно было встр?чаться съ вами. Но странно, неужели дядюшка этого не зам?чалъ?
Анна Васильевна пропустила эти слова безъ отв?та, будто и не слыхала ихъ.
— И не долго жилъ онъ посл? того, продолжала она;- не даромъ ударила его та пуля: открылась у него чахотка. Все хуже ему стало, да хуже, и ничего про то не говорилъ мн? мой ?ома, черезъ другихъ людей знала я, — а на другой годъ, какъ прилет?ли журавли, такъ онъ и кончился. Два дня предъ т?мъ, какъ ему умереть, ?ома и домой не прі?зжалъ, все у него коло постели сид?лъ. Тяжко мн? было за эти дни, Любочка, — чуяла я, что смерть пришла за т?мъ челов?комъ, что чуть меня несчастною на в?ки не сд?лалъ, а только и не скажу теб?, какъ жал?ла я о немъ, сидючи одна въ своей: горниц? и поминаючи молодость свою и прежнее все… Какъ заплющилъ онъ очи, обмыли его и на столъ положили, тоде только вернулся мой ?ома, и ко мн? прямо. — Что? спрошу его. 'Кончился Тимо?ней Евграфычъ', говоритъ, — и горько, горько заплакалъ и я за нимъ. — 'Ганна', сказалъ онъ опять, — 'не откажи принять, что онъ предъ смертью просилъ меня отдать теб?'. И показываетъ мн? тотъ образокъ, что носилъ онъ, какъ об?щался, до могилы, — побитый былъ онъ весь отъ пули… — Пріймаю, говорю, ?ома, только этотъ челов?къ виноватъ былъ предо мною, а больше еще предъ тобой виноватъ; не говорила я теб?, пока онъ живъ былъ… A онъ и кончить мн? не далъ. — 'Не треба, говоритъ, все я знаю'! — Какъ знаешь? — 'А такъ!' — Кто-жь теб? могъ сказать? — 'Онъ самъ говорилъ, — какъ я только тогда вернулся съ Москвы, какъ на духу испов?далъ онъ мн? все, Ганна, что было тогда у васъ'. Я вся омл?ла, Любочка, отъ т?хъ словъ его. — И ты, говорю, простилъ его, ?ома? A онъ, Божья душа, обнимать меня сталъ. — 'Какъ, говоритъ, не простить ему было, Ганнуся, когда добре зналъ я, какъ онъ любилъ тебя и какъ страдалъ по теб?; можетъ, въ недол? его и была-то одна минута счастія во всей его жизни, и за ту плакалъ онъ каждый день, пока жмзнь кончилъ!… И обнялись мы тогда съ моимъ старымъ, а образокъ, что тотъ мн? оставилъ, нав?силъ мн? самъ ?ома на шею, и ношу я его съ того мига съ крестикомъ моего Павлика, — не стало, еще черезъ годъ, и того моего голубчика сизаго, — съ ними и заховаютъ меня, Любочка…
Послышалось тихое всхлипыванье и громкій звукъ сп?шныхъ, горячихъ поц?луевъ.
— Ахъ вы, милая, безц?нная моя, перерывающимся голосомъ говорила Любовь Петровна, — что вы за удивительные люди съ дядюшкой!
— Простые люди, Любочка, жить стараемся, какъ Богъ вел?лъ, отв?чала Анна Васильевна.
— Какъ Богъ вел?лъ? посл? довольно долгаго молчанія тихо и медленно повторила красавица. — Да, — но это очень тяжелое!…
XXI
— Ахъ, Любочка…. начала было говорить Анна Васильевна, но была прервана на полуслов? запыхавшимся и дребезжавшимъ какъ надорванная струна голосомъ того самаго, кого она за минуту предъ этимъ назвала 'Божьею душой'. Божья душа съ хохотомъ ввалился въ бес?дку, зац?пивъ за дверь такъ, что стекла въ ней зазвен?ли.
— Чего вы ховаетесь? съ хохотомъ напустился онъ на двухъ дамъ. — Я васъ по всему дому ищу, съ жару какъ крыса упот?лъ, — а он?, о, во храмъ отдохновенія позапрятались! Б?галъ ажъ до села, думалъ, сидитъ Гольдманъ съ большаго жару дома, да люльку палитъ себ?, а тамъ его нема, — я назадъ, а Богунъ ко мн? б?житъ: маіоръ, каже, въ манежу, жеребцовъ нашихъ на корд? гоняетъ. Я туда, а конюхъ говоритъ: былъ, да до дому пишелъ. A нехай его бисъ! Я опять туда, — а онъ самъ, долговязый, оттуда. Ну я его, какъ сказалъ вамъ, Любовь Петровна, въ тотъ мигъ за чуприну: говори, говори, выложь правду, какъ галушку на столъ!
И онъ закатился новымъ, заразительнымъ см?хомъ, отъ котораго я самъ едва могъ удержаться, — такъ забавно мн? представилось вдругъ это невообразимое зр?лище маленькаго, кругленькаго ?омы
