плача и стона пугалъ меня этотъ его недвижный, словно мраморный обликъ…
?ома Богдановичъ въ десятый разъ ворвался въ комнату.
— У пана Яна (такъ звалъ онъ старика Опицкаго), заговорилъ онъ, отыскивая глазами жену въ ея темномъ углу, — у пана Яна съ кондиціи прі?халъ вчера племянникъ, Людвигъ тотъ Антонычъ, ты знаешь, до университета ?детъ назадъ… Такъ треба за нимъ послать, — поки ще настоящіе доктора прі?дутъ съ города, — а онъ по сос?дству швитко тутъ будетъ.
— A посылай скор?е, отозвалась Анна Васильевна.
Онъ уб?жалъ въ корридоръ — и вернулся опять.
— А Любочка не бывала? спросилъ онъ.
— Н?тъ, слабо проговорила она.
— A какъ же ты о томъ не помыслила! тотчасъ же затормошился ?ома Богдановичъ. — Хоть и спитъ она, в?рно, — такъ треба разбудить ее!… A то мужъ, о, — и онъ внезапно захлебнулся слезами, — аона нии-чее-го… не знаетъ… Я заразъ сб?гаю до нея…
— Это совершенно безполезно, дядюшка, спокойно и отчетливо проговорилъ Вася, оборачиваясь къ нему вс?мъ т?ломъ.
— A якъ такъ безполезно? Изумленный ?ома Богдановичъ даже ротъ раскрылъ.
— Она придетъ, когда вздумаетъ. A будить къ чему?… Она
— A и правда-жь, послышался изъ угла прерывающійся голосъ Анны Васильевны, — чижь на радость пойдешь ты будить ее, ?ома?..
?ома Богдановичъ всхлипнулъ на всю комнату и отправился послать гонца къ пану Яну.
Вася подошелъ къ ногамъ постели, хрустя пальцы о пальцы, и долго и безмолвно не сводилъ глазъ съ отца. Глаза эти были сухи и воспалены, и подъ ними щеки гор?ли какимъ-то страннымъ румянцемъ…
Онъ провелъ обычнымъ своимъ движеніемъ рукой по лицу и, какъ-будто вспомнивъ что-то безотлагательно нужное, обвелъ кругонъ себя взглядомъ и, увид?въ меня, — я сид?лъ въ большомъ кресл? Герасима Ивановича, почти посреди комнаты, — подалъ мн? головой знакъ пройти въ его комнату. Я молча повиновался. Онъ пошелъ за мною.
Изъ-за подушекъ больнато взглянули безпокойно сл?дившіе за нимъ глаза Анны Васильевны…
Вася опустился на кровать.
— Борисъ, заговорилъ онъ… У меня сердце такъ и упало: я предчувствовалъ, о чемъ будетъ р?чь…
— Борисъ, разскажи мн?, какъ все это было?… Зач?мъ ты пустилъ
— Разв? я могъ думать, что это случится! A будитъ тебя… мн? было жаль, Вася, — и самъ Савелій не хот?лъ…. A
— И вы повезли его… Что онъ говорилъ, зач?мъ хот?лъ въсадъ?… Ты не понялъ?
— Меня разбудилъ Савелій. Мы нашли его на окн?,- онъ совс?мъ вывалился изъ кресла и просилъ, кричалъ только: 'въ садъ, въ садъ', — больше ничего я не понялъ.
— И вы повезли его? повторилъ опять Вася, не отрываясь отъ меня взглядомъ:- куда?
— По саду… Я опустилъ глаза, я не могъ гляд?ть на это мраморное лицо, покрывавшееся все бол?е и бол?е какими-то неестественными сизо-алыми пятнами, по м?р? того, какъ онъ допрашивалъ меня.
— Борисъ, ты долженъ, я умоляю тебя, разсказать мн? все…. Я
Я кинулся въ нему.
— Къ чему теб? знать, къ чему? Ради Бога, не спрашивай лучше, Вася!….
— Ты послушай, — онъ схватилъ меня за об? руки съ какою-то жел?зною силой и заставилъ с?сть рядомъ съ нимъ на кровать, —
— Да! пробормоталъ я.
— Онъ кричалъ, говоришь ты: 'въ садъ, въ садъ', онъ требовалъ… В?дь это же не капризъ былъ, не безуміе? Разв? я этого не понимаю?… Онъ что-то
Въ первый разъ въ эту минуту возникло въ голов? моей ясное представленіе того, чему я былъ свид?телемъ въ саду…
— Его убилъ этотъ мерзавецъ, музыкантъ! вырвалось у меня невольно.
— Музыкантъ? впился въ лицо мое Вася.
— Да, Булкенфрессъ. Мы его нашли въ саду…. Онъ, в?рно изъ мщенія, я теперь вижу, — онъ навелъ Савелія на эту бес?дку…
— На какую бес?дку?
— 'Храмъ отдохновенія', ты знаешь…
— Ну, и тамъ?… стиснувъ зубы, торопилъ меня онъ.
— Подъ ставнемъ Герасимъ Иванычъ зам?тилъ св?тъ и сталъ кричать: 'отворите, отворите'!… И онъ, этотъ мерзавецъ, поб?жалъ и отворилъ этотъ ставень… И все видно стало въ бес?дк?….
Договорить не хватило у меня силы.
— A тамъ, договорилъ за меня, захруст?въ опять пальцами Вася, — была
— Къ чему ты спрашиваешь — это пытка! съ отчаяніемъ прервалъ я его.
Онъ весь сразу приподнялся съ м?ста:
— И это моя мать, Борисъ, моя
На порог? комнаты показалась Анна Васильевна.
— Голубчикъ мой, Вася, сквозь слезы говорила она, — не томи ты душеньку свою заран?е…. можетъ, ему еще и полегчаетъ… Она обняла его за шею и опустилась съ нимъ вм?ст? на кровать, прижимаясь щекой въ его щек? и заставляя его тихо качаться вм?ст? съ собою, какъ это д?лаютъ съ больными малютками, чтобъ усыпить ихъ страданія.
Но не помогло это средство Вас?: онъ отдавался ласкамъ доброй тетки, но не успокоивали, не ут?шали он? его, не сообщались ему ея слезы, и его воспаленные глаза гор?ли все т?мъ же пожирающимъ, неумолимымъ какимъ-то огнемъ.
— Тетушка, сказалъ онъ, — в?дь это конецъ!
— A Богъ съ тобою, Васинька! воскликнула она сп?шно, чтобы не дать ему зам?тить свою собственную тоску, принимаясь ц?ловать его волосы, — и хуже ему, можетъ, въ первый разъ было, а Богъ помогъ.
— Его убили, промолвилъ опять Вася.
— Убили! съ ужасомъ повторила Анна Васильевна, вглядываясь въ него лицомъ въ лицо.
Онъ не отв?чалъ. Она еще кр?пче прижала голову его къ своей щек?.
— Пожалуйста, снова заговорилъ онъ, — не зовите
Анна Васильевна смущенно заморгала своими влажными в?ками: она поняла, о комъ говорилъ Вася.
— Звать? зач?мъ? промолвила она. — Сама придетъ, увидитъ, б?дняжечка.
— Да, да, захохоталъ вдругъ Вася короткимъ, судорожнымъ см?хомъ, — сама увидитъ,
Анна Васильевна побл?дн?ла какъ полотно и испуганными глазами глянула на него, потомъ на меня. Я отвернулся.
— Голубчикъ Вася, начала она торопливо, — а ты бы легъ себ?, можетъ уснулъ бы, успокоилъ себя?
Онъ разс?янно, вскользь поц?ловалъ ее въ голову, приподнялся и, какъ будто вспомнивъ что-то
