Забытый вопрос

— Понимаешь-ли ты, что говоришь, ты — безумный?… Ты обвиняешь меня въ преступленіи!… Что же, по-твоему, я отравила что-ли твоего отца?…

— Безъ отравы, — хуже!.. отв?чалъ Вася, отводя отъ себя ея руки.

Она опустила ихъ внезапно внизъ, отошла отъ него на шагъ и глянула ему въ лицо испуганнымъ взглядомъ.

— Ты бредишь, ты боленъ? вскрикнула она.

— И вашъ сейчасъ говорилъ, что я боленъ, что у меня б?лая горячка, возразилъ Вася съ короткимъ, ?дкимъ см?хомъ, — но я пока еще не брежу, — я ясно вижу, знаю, кто убилъ моего отца!…

— Его никто не убивалъ! гн?вно проговорила она;- онъ давно уже былъ приговоренъ… немного ран?е или немного позже, онъ долженъ былъ этимъ кончилъ.

— Немного ран?е или позже! надрывающимъ голосомъ повторилъ за нею Вася… — И вы не могли подождать, — немного подождать, чтобъ онъ не кончилъ, по крайней м?р?, отъ этого срама и горести, сегодня ночью!… В?дь онъ все вид?лъ…

Вася не могъ докончить — и, опрокинувшись въ спинку кресла, зарыдалъ неудержимымъ рыданіемъ.

Не ожидала, какъ видно, и этого, Любовь Петровна, — этого упрека, этого обличенія, этихъ безумныхъ сыновнихъ слезъ… Она растерянно оборотилась кругомъ и безсильно упала на кровать Васи, стоявшую рядомъ со шкафомъ, за которымъ я сид?лъ, не см?я двинуться; и мать, и сынъ словно забыли о присутствіи третьяго въ эту минуту…

Любовь Петровна первая очнулась. Она не могла выдать себя сыну повинною головой. Она почитала себя правою, она, — я это понималъ чутьемъ, — кичилась сама предъ собой этою правотой своею… Не почиталъ-ли самъ я ее правою еще такъ недавно?…

— Я не признаю тебя судьей надъ матерью! воскликнула она. — Отчета въ моемъ поведеніи я не обязана давать теб?. Положеніе твоего отца — и это, промолвила она сухо, конечно похвально, — глубоко огорчаетъ тебя, но вм?ст? съ т?мъ и возбуждаетъ до забвенія всякихъ приличій… и всякой справедливости!… Ты видишь предъ собою только его несчастіе… я не хочешь знать, что каждая минута жизни твоей матери съ нимъ была для нея нестерпимою мукой… Онъ истомилъ меня, истерзалъ…. когда я неповинна была предъ нимъ, какъ ребенокъ въ колыбели…

— Да, я помню, утеревъ свои слезы, прервалъ ее Вася, — мн? было десять л?тъ тогда, а я какъ теперь помню… Папа — это было въ Петербург?, въ вашемъ будуар?,- поц?ловалъ вамъ разъ при мн? руку и сказалъ при этомъ — какъ теперь слышу: 'знай, Любочка, что ты для меня сто разъ дороже жизни'… A вы, только онъ вышелъ, схватили стклянку съ духами и стали тереть ту руку, которую онъ ц?ловалъ. И такое лицо у васъ было, что я, помню, уб?жалъ въ свою комнату и горько, горько заплакалъ… Я тогда еще понялъ, что онъ любилъ васъ такъ, какъ только можетъ любить челов?къ, а вы… вы его за это ненавид?ли!…

— Я не могла его любить, — и Любовь Петровна вздрогнула вс?мъ т?ломъ, какъ будто все, что было для нея ненавистнаго въ ея прошедшемъ, воочію представало предъ ней въ эту минуту. — Я не могла, повторила она. — Онъ давилъ меня всю жизнь, какъ пудовая гиря!…

— За это и заплачено ему сполна сегодня ночью! новымъ злобнымъ, больнымъ см?хомъ отв?чалъ на новую обиду оскорбленный сынъ.

— A еслибъ это было и такъ! воскликнула Любовь Петровна. И, словно противъ ея воли, словно вырвавшись мятежно изъ-подъ сдерживавшихъ ихъ, опущенныхъ ея р?сницъ, надменно и страстно засверкали ея темно-синіе глаза. — Еслибъ я, д?йствительно, любила этого челов?ка, котораго ты позволилъ себ? отсюда гнать, — кто им?етъ право запретить мн? любить его? Не ты-ли, осм?ливающійся говорить съ матерью такимъ дерзкимъ, такимъ ядовитымъ языкомъ? Не ты-ли прикажешь мн? отказаться отъ единственнаго счастія, какое мн?, можетъ быть, суждено на земл? посл? того, какъ въ счастіи отказали мн? и мужъ мой, и сынъ!…

— Зач?мъ отказываться? молвилъ Вася, опуская голову на руку, опиравшуюся о его кол?но:- сегодня одного похороните, завтра другаго…. и вы свободны!…

Любовь Петровна шагнула впередъ въ сыну, наклоняясь кънему, и вспыхнула снова, и снова безсильно опустилась на первый попавшійся ей подъ руку стулъ.

— Ты меня никогда не любилъ, Вася! тихо сказала она, закрывая глаза себ? ладонью.

— Я васъ не любилъ! съ мучительною тоской повторилъ онъ. Я за каждое ваше ласковое слово, за то только, чтобы вы посмотр?ли на меня такъ, какъ смотрятъ другія матери на своихъ д?тей, я бы за это одно, кажется, съ радостію далъ бы себ? пальцы отр?зать!….

— А ты отъ меня не видалъ ласки, я на тебя никогда не смотр?ла, какъ смотрятъ другія матери, — ты можешь упрекнуть меня въ этомъ? горько вскрикнула Любовь Петровна, поднимая на него глаза съ дрожавшими на нихъ росинками слезъ.

Онъ закачалъ головой.

— Я вамъсказалъ, я съ десяти л?тъ привыкъ все вид?ть и понимать… Вы ласкали меня, вы были н?жны…. но разв? это то?… Вы точно купить меня хот?ли ласками, точно говорили: ты видишь, какая я добрая, н?жная, — люби же меня, Вася, но люби одну меня, только меня! Вы не могли простить мн?, что я еще и его любилъ, что я не хот?лъ отказаться отъ него… A вы подумали-ли хоть разъ: кто же бы безъ меня у него остался?… Вы? к?мъ можете вы дорожить? Чья нужна вамъ привязанность!… Въ васъ короли влюблены были…. д?ти готовы сломать себ? шею, чтобы достать вамъ платокъ… Вамъ стоитъ только взглянуть!… A онъ б?дный…. и рыданіе снова послышалось въ голос? Васи, — заброшенный, забытый… О, Боже мой! Когда только вспомню! В?дь тамъ, за границей. вы по ц?лымъ днямъ не видали его, вы веселились, принимали гостей…. за вами б?гали, какъ за богиней какой-нибудь… A онъ? Вы никому его не показывали, стыдились его; вы при мн?… при мн? сказали разъ одному французу: mon pauvre idiot de mari! Вы это забыли, — да вамъ в?рно и тогда въ голову не пришло, что мн? легче было бы, еслибы вы мн? глаза вырвали, ч?мъ это слышать отъ васъ о немъ! Вы в?рили, вы хот?ли в?рить, что онъ идіотъ, ничего не понимаетъ и не можетъ никогда выздоров?ть, — вы готовы были тогда, въ Женев?, оставить его въ maison de sante, а самимъ у?хать со мной… Папа, — да это былъ мой сынъ! воскликнулъ внезапно, Вася, — я ему былъ одинъ защитникъ, другъ и покровитель; я чувствовалъ, я зналъ, что онъ живетъ потому, что я живу, что я живу и дышу для того только, чтобъ онъ жилъ. И Богъ слышалъ мои молитвы, и ему все легче становилось, легче, онъ воскресалъ… И вы въ одну ночь, въ одну ночь…

Онъ закашлялся — и замолкъ.

Любовь Петровна безмолвно слушала, безсознательно перебирая пальцами по спинк? стула, на которомъ она сид?ла бокомъ.

— Для тебя онъ все, а мать ничего! горестно проговорила она.

— A я для васъ что? горько вырвалось изъ устъ Васи. — Какое вамъ д?ло, что у васъ сынъ есть!…

— Какое д?ло!

Она съ новымъ упрекомъ взглянула на него: она въ эту минуту готова была, казалось, кинуться ему на шею; но онъ не вид?лъ, — онъ сид?лъ, опустивъ низко голову въ руки.

— Другія матери, заговорилъ онъ опять, — он? ум?ютъ жертвовать!…

Ее всю покоробило точно…

— Ч?мъ жертвовать? дрожащимъ голосомъ спросила она.

— Вс?мъ! Онъ тихо развелъ руки.

— И ты отъ меня этихъ жертвъ требуешь?

— Разв? можно требовать? Вася тихо и печально улыбнулся. — Разв? можно требовать? повторилъ онъ, оживляясь. — Мать… та, которая любитъ…. приноситъ ихъ сама — и не думаетъ, что это жертвы…

— Отдать все счастье моей жизни! съ новымъ страстнымъ увлеченіемъ перебила его Любовь Петровна.

— Вы хотите счастія! И глаза мальчика строго и тоскливо поднялись на мать. — Вы и взяли свое, отд?льное счастіе. На что же я вамъ теперь?…

Она вдругъ заплакала.

— О, Вася… Вася, говорила она сквозь слезы, — в?дь ты мн? сынъ, я носила тебя подъ сердцемъ…. и