Скидав в вещмешок шерстяные носки, толстый свитер, пять пачек дешевых сигарет и консервы, завязал на горловине узел, забросил на спину автомат и, распахнув пинком дверь, ушел к орудиям.
В командно-штабной машине, видом напоминающей БМП, подняв ребристую крышку, копался в трансмиссии механик-водитель.
— Жданов! — не скрывая раздражения, закричал Васнецов.
Из машинного отсека высунулся чумазый солдат.
— Машина на ходу?
— Так точно, — ветошью оттирая пальцы от мазута, ответил тот.
— Пять минут времени. Заправить под завязку, чтобы соляры и масла как положено. У старшины получишь паек на троих дня на два…
— А что, куда-то едем? — полюбопытствовал механик, с грохотом обрушив люк.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Открыв десантную дверь, Васнецов забросил в пахнущее железом и дизельным топливом нутро машины увесистый мешок. Механик опустился в люк, крутанул стартер, запуская движок. КШМ ожила с пол- оборота.
Круто развернувшись на месте, с тракторным треском она покатила к топливозаправщикам.
— Остаешься за меня, — встретив старшину, сказал Васнецов. — Смотри, Коля. Теперь все на тебя ложится. Главное, чтобы без ЧП. По карте работать умеешь, там все по квадратам разбито. Так что, тьфу- тьфу, конечно, — Васнецов сплюнул через левое плечо, — но если прижмут где в городе, и кричать начну — выручай.
— Не нравится мне это, Иваныч, — внимательно посмотрел ему в глаза прапорщик Дедовский.
— Думаешь, мне по душе?
Снабдив старшину инструкциями и отправив за башенным стрелком, сержантом Сергиенко, сам вернулся на дорогу, где уже нервничал подполковник-танкист.
— В чем проблемы, старлей? — возмутился он, показывая на часы. — Двадцать пять минут прошло.
— Я тоже не заведенный, — огрызнулся Васнецов, следя за остромордой КШМ, что неслась по полю позади палаток; на броне гарцевал, придерживая шапку, Сергиенко.
— Удачи тебе, Максим, — попрощался комбат.
— Ай… не поминайте лихом. И еще, товарищ майор… Если вы тут подзадержитесь, присмотрите за моими. А то ведь расслабятся…
— Присмотрю. Бывай…
Танкист прыжком заскочил на передний скат брони, придержался за ствол пушки.
Ступая по шипам активной защиты, взобрался на башню, и, прижав ларингофон к горлу, скомандовал трогаться.
Окутавшись вонючей наволочью, танк дернулся с места, подполковник на башне качнулся. Одна за другой боевые машины проехали мимо комбата, уходя к Грозному. Последней тормознула, клюнув носом, «кашеэмка[7]». Отворилась дутая задняя дверь, в проем выглянул солдат.
— Садитесь, товарищ старший лейтенант.
Согнувшись, Васнецов пролез в тесный от заставленной аппаратуры отсек, сдвинул Сергиенко, закрывая тяжелый люк.
Сигнал к общему построению прозвучал в половине десятого вечера. Батальон, по ротно, выстроился на дороге возле КПП, ожидая командиров. Холодно подмигивали в небе созвездия, крепчал мороз, ударивший ближе к ночи.
Разгулявшийся ветер мел по обледенелой дороге колючей снежной порошей.
— Долго еще тут торчать? — ворчал Клыков, постукивая подошвами берцев.
Володька Кошкин обернулся из передней шеренги.
— Ты куда-то торопишься?
— А он ждет, когда Мавлатов стол накроет!
— Размечтался…
Клыков обиженно засопел, но смолчал.
— Чего ты кандалами бренчишь? — потешался над ним Максимов, давно и непонятно за что невзлюбивший свинаря. — Пятки отморозил?
Клыков делал вид, что не замечает насмешек, и смотрел куда-то вбок.
— Это тебе не на свиноферме ласты парить. Ничего, иногда надо, чтобы служба медом не казалась…
— Эх, мужики, — вздохнули из глубины строя. — А ведь до Нового года два часа осталось!
— Не трави душу. — Заворочался Турбин, пританцовывая на морозе. — Зажал старшина… грамм бы двести водочки, да под пельмешки…
— На губу не наступи! А то будут тебе пельмешки…
Между тем, в штабной палатке, разложив перед офицерами перенесенную на кальку с васнецовского оригинала карту Грозного, комбат легким касанием карандаша обозначал движение колонны.
— До окраины будем выдвигаться в следующем порядке. Головной бронетранспортер, на котором буду я с первым взводом первой роты. Сзади нас — Урал со вторым взводом. Вторая рота, как самая малочисленная, уместится в одной машине. Замыкать движение будут ваши люди, — он поднял строгие глаза на изучающего карту Меньшова. — На тридцать пять человек, думаю, хватит Урала и «брони». До этой точки, — комбат очертил стык проселка с окраиной, — идем вместе. Здесь расходимся. Я со своим личным составом продолжаю двигаться прямо, в глубину квартала. Вы же, по объездной, огибаете квартал, направляетесь вот сюда, к этому аппендиксу и отрезаете его от дороги. Всяческие передвижения как гражданских, так и транспорта запрещаются. Всем все понятно?
— А если местные начнут высказывать свое недовольство? — уточнил лейтенант Баранов. — Тогда какие наши действия?
Комбат оперся руками о стол и медлительно, сверля его взглядом, произнес:
— Адекватные! И бросьте задавать глупые вопросы. По прибытию со мной держать постоянную связь. Постоянную! — он взглянул на циферблат часов и выпрямился. — Все. Времени на болтологию у нас нет. По коням.
Выйдя из палатки, Баранов дождался Черемушкина.
— Чего мы туда на ночь премся? — вполголоса спросил он. — Ведь так, по большому счету… города мы не знаем, «шанхай» видели только на карте, и то нарисованной бойцом. Мне кажется, и на свету бы блудили, не то, что впотьмах.
— Не бери в голову, Стас. Недооцениваешь наше мудрое начальство. Чечены, как и все нормальные россияне, — не брать в расчет нас! — уже сидят за столами, водочку кушают под холодную закуску, праздник отмечают. Ночью, по пьяному делу, им будет до всего по барабану. Зенки продерут не раньше обеда, полезут в магазины за опохмелкой, а тут — здрасьте! Власть сменилась… Когда у нас народ отходит с новогоднего бодуна?
— Числу к третьему, — не понимая, к чему он клонит, сказал Баранов.
— Ну вот… До третьего января живи спокойно, помереть не дадут. А дальше видно будет.
По протоптанной тропе он вышли к дороге. Батальон, предоставленный сам себе, сломал строй, в ночном воздухе раздавались громкие голоса, вспыхивали и гасли красные точки сигарет.
— Становись! — скомандовал Черемушкин.
Искры полетели под ноги, и подхваченные ветром, уносились, растаивали в темноте…
По машинам расселись быстро, без излишней суеты и шума.
Закрыв борт, Турбин набросил на защелку толстую цепь, то же сделал с другой стороны Сумин.
— Что, братцы, с Богом?! — в наступившей тишине негромко произнес Кошкин.
Из темноты появился Черемушкин, спросил, подойдя к борту:
— Все на месте, никого не потеряли?
— Дезертиров нет, командир.
