перестал удивляться этому.
— Я слышал, — осторожно начал он, — что Мзумская Кафедра собиралась прислать…
— Собиралась, брат мой. Но это не та тема, которую ты приехал обсудить! — Андриа повернул обезображенное лицо, и тени заиграли на красных рубцах. — Говори же.
— Хорошо… — отец Виссарий погладил бороду. — Я привез тебе мир.
— Мир, — повторил настоятель.
— Именно мир, брат мой. Святая Роща и старцы скорбят, ибо льётся кровь невинных душевников.
— Только ли Душевный народ страдает, Виссарий?
— Нет, но наши мысли должны быть рядом с детьми Рощи! Посуди сам, милый брат: мзумцы огнем и мечом прошлись по нашей земле…
— Это и их земля тоже.
— …жгут, убивают, насильничают!
— Ыги и солдаты Душевного Отряда тоже.
Отец Виссарий побагровел, но в который раз опустил глаза, едва слепой настоятель обратил к нему изуродованное лицо.
— Ты говоришь, как солнечник, — прошептал, наконец, Виссарий.
— Я говорю, как человек! — повысил голос Андриа. — Где твой мир?
— Скоро всё изменится, брат! Скоро, очень скоро…
Одна из свечей неожиданно потухла, повеяло холодом, словно зимняя стужа на несколько мгновений воцарилась в древнем храме. Ошеломленный Виссарий обернулся на шум. Уставился на толстого монаха, вопросительно взиравшего на отца Андриа.
— Брат Севдин, все в порядке, ступай.
Монах бросил на отца Виссария недобрый взгляд и удалился. Холод исчез так же неожиданно, как и появился. Не ища, Андриа снял огарок свечи, повертел в пальцах, затем бросил в деревянный ящичек.
— Сквозняк…
Виссарий угрюмо теребил бороду.
— Ты не всё сказал, брат.
Старец Рощи вздрогнул, но отрицать не стал:
— Не всё, Андриа. Ты — мой родич, я не могу, не имею права не призвать тебя: помоги же своему народу!
— Как же это сделать? — тихо спросил настоятель.
— Ты знаешь, как!
Отец Андриа покачал головой.
— Не проси невозможного, милый брат. Разве нескольких моих отказов недостаточно, чтобы ты перестал обращаться ко мне с одним и тем же?
— Я надеялся, — горячо возразил Виссарий, — что ты одумаешься. Надеялся, потому что нет у нашего народа более достойного священнослужителя! Кто, кроме тебя, мог бы стать предстоятелем церкви Народа Души!
— Предстоятелем? — горько усмехнулся отец Андриа. — Снова ты за своё, брат…
— И слухи, эти ужасные слухи, — Виссарий спрятал руки за спину, отступил на шаг. — Я не хочу, не могу им верить! Жуткие слухи ходят про Кеманский монастырь.
— Людям свойственно сплетничать, Виссарий.
— А исчезновение мытаря в прошлом месяце? Что это, по-твоему?
— Он мог свалиться в пропасть, или напороться на голодных волков.
Отец Виссарий осторожно положил руку на плечо настоятеля. Андриа чуть вздрогнул. Виссарий убрал руку, чуть поколебавшись.
— На волков или кого похуже, — проговорил он. — Осенью нашли растерзанное тело ростовщика Ваила. Народ шепчется, что это оборотень, гызмаал! Конечно, ни мытарь, ни Ваил особой любовью не пользовались, но…
— Так может, их недруги погубили?
— Хорош недруг, — вскричал Виссарий, — раз вырывает кусок мяса из горла жертвы!
— Да, — опустил голову Андриа, — ужасный случай.
— Эры перепуганы, слухи уже добрались в Даугрем. Страх повсюду, в каждой корчме, в любой харчевне…
— Ты ходишь по кабакам, милый брат?
— Хожу! Редко, но хожу. Ибо старец Рощи должен быть рядом с людьми. Страждущие должны всегда получать…
— Я думал, ты находишься рядом со страждущими в храме.
Отец Виссарий поднял голову вгору, его взгляд скользнул по еле видным в сумраке картинам и образам на куполе храма. Вздохнул и долго молчал, собираясь с мыслями.
— Знаешь, брат, — тихо сказал Андриа, — недавно один из прихожан, старый Мевлуд рассказал мне притчу… Ты слушаешь?
— Конечно, — вздохнул отец Виссарий.
Настоятель бросил в ящик очередной огарок. Царившую в храме тишину нарушала лишь неугомонная ветка ели, слабо, но настойчиво колотившая в окно.
— Срезать бы, — Андриа прислушался к тихому постукиванию, — а то поднимется ветер и… Послушай же притчу, любезный брат Виссарий! Ехал как-то по горной дороге один старый инок. У придорожной корчмы остановился, слез с лошади и принялся молиться Ормазу. А из трактира как раз молодой господин выходит — статный, красивый, рыцарским мечом опоясанный. Увидел стоящего на коленях монаха, подошел и спрашивает: «Отче, ты, я вижу, благочестив и набожен! Скажи, за грехи наказание получаешь сразу или спустя какое-то время?» Пожилой путник отвечает: «Спустя какое-то время, сын мой». И продолжил молитву. Собеседник постоял немного, задумавшись, а затем неожиданно вскочил на коня монаха и ускакал! А молитву прерывать нельзя. Когда старый монах закончил, то пошел своей дорогой, теперь уже пешком. Вдруг видит — его конь стоит у обрыва, травку щиплет, а над обрывом, цепляясь за корягу висит вор и кричит: «Ты лжец, монах! Не ты ли сказал, что не сразу грехи наказывается?» Покачал головой инок: «Да это, сынок, тебя за прошлые, за прошлые грехи». Бросился он к краю пропасти, хочет помочь, руку разбойнику протягивает, да поздно: коряга обрывается, падает в бездну грешник…
Отец Андриа приложил ладони к рубцам, закрыл их.
— Знаешь, Виссарий, я часто вижу один и тот же сон. Вернее слышу… Кто-то взывает о помощи, а я мечусь в темноте, натыкаюсь на зеркала… Звон, грохот… Кричу несчастному: «Где же ты, где?». А в ответ: «Я падаю, падаю!..»
Виссарий молча глядел на настоятеля. Вздохнул, вытер пот со лба. Откуда, почему, в храме так прохладно…
— А тебе снятся такие сны, брат?
— Нет, — вздрогнул старец Рощи.
— Счастливец… — прошептал Андриа.
На дворе поднялся ветер, и ветка с новой силой забарабанила в окно.
— На-най! — громогласно провозгласил Геронтий Огрызок, необычайно волосатый джуджа, высоко подняв ведроподобную кружку пива. — Чувства!
— Чувства! — подхватило еще три карла, громко чокаясь.
Зезва, Каспер и брат Кондрат переглянулись, но вежливо подняли свои кружки. Правда, они еще не поняли, о каких таких чувствах толкуют командир Геронтий и его офицеры, однако ж, спрашивать не стали, надеясь вскорости прояснить для себя эти таинственные призывы.
Возле весело трещавшего камина расселось четверо джуджей во главе со своим предводителем. Геронтий развалился в кресле, устроив голые пятки на маленькой табуреточке, принесенной сердобольным Мевлудом. Время от времени командир шевелил пальцами ног и щурил глаза от удовольствия. Его помощники тоже грели ноги у камина. Причем с таким видом, словно это действие являлось такой же
