мясом, молоком, сыром, фруктами, овощами и рыбой, предназначенными для корабельной кухни. Обычно 'Сайта Клара', прежде чем войти в шлюзы, стояла в порту не более трех часов.
Фершо поступал так нарочно. И внезапно Моде увидел доказательство этого в его глазах, ибо в какой-то момент, когда тот думал, что за ним не наблюдают, старик приоткрыл веки и оттуда блеснул холодно-серый взгляд- жесткий и одновременно торжествующий.
Он ликовал! Безобразно-грязный, расцвеченный полосами света, худой и больной, с кучей лекарств рядом с шезлонгом, этот человек, с тех пор как прилег и притворялся спящим, все силы вкладывал в то, чтобы придумать, как бы помешать Мишелю встретиться с другом.
Все было именно так - чистая, неумолимая и мерзкая правда, Мишель ничего не придумывал.
Действительно, Фершо жил теперь только тем, чтобы мешать своему компаньону получать удовольствие от жизни. Так он мог часами придумывать, как бы воспрепятствовать Моде выйти из дому.
На какое-то мгновение взгляды их встретились. У Моде он был тяжелый, полный злобы и презрения. Веки старика захлопнулись, как затвор фотоаппарата, но он не пошевелился, сдержался, занятый всецело обдумыванием своей грязной и мелкой махинации.
Фершо был уродлив. Никогда прежде он не выглядел таким уродом. В тот период, когда с ними была Лина, отрастив бороду, он казался даже красивым.
Теперь же он не следил за собой - во всяком случае меньше, чем когда жил в дюнах, целый день валялся в сомнительной чистоты пижаме, на которой всегда не хватало пуговицы, и если бы Мишеля спросили, что для него самое уродливое в мире, он бы сразу ответил - вид бледной, покрытой белой шерстью груди старика.
Фершо был теперь противоестественно худ, челюсть его выступала еще более, а нога, когда он стоял в полотняных брюках, не казалась толще деревяшки, которой он стал пользовался снова.
Они могли бы прекрасно поселиться на другой стороне канала, в Панаме, где жизнь была почти такой же, как в любой европейской столице, и где в дипломатическом районе легко могли бы снять удобную виллу.
Даже в Колоне имелось несколько современных зданий.
Фершо же выбрал пограничную точку между кварталом белых и негритянским районом. Когда солнце склонится еще больше на запад и будут подняты жалюзи, перед глазами на другой стороне бульвара предстанут деревянные домики, кишащие цветным населением.
Делал ли он все нарочно? Ведь они могли нанять почти белую прислугу, которая бы вела их хозяйство и готовила еду. У них же в услужении находился негр Эли, не ночевавший в доме, и которого никогда не было под рукой, когда он был нужен.
Фершо вообще перестал есть. Он вбил себе в голову, не советуясь с врачами, что у него рак желудка, и теперь питался одним молоком, бутылки от которого валялись по всей квартире.
Эта мания хоть давала Мишелю возможность выходить два раза в день поесть в ближайший ресторан.
Моде решил проделать опыт. Он перестал печатать, уложил листки в папку, встал и с видом человека, знающего чего хочет, направился в свою комнату.
И тотчас, подобно автомату, Фершо выглянул из своего шезлонга.
- Вы куда?
Значит, он следил за ним!
- Никуда. Жду, когда вы начнете диктовать продолжение.
- Который час?
- Сами знаете. Полчетвертого.
- Я, кажется, уснул.
- Нет.
Им случалось не раз смотреть друг на друга с ненавистью, разговаривать с видом людей, готовых укусить друг друга, подошедших к самому краю разрыва. Затем по привычке Моде принимался за работу, а Фершо застенчиво окружал его знаками внимания и даже нежности, не пытаясь и скрыть своего унижения.
- Я думаю, самое время поработать, Мишель.
- Почему?
Он знал, что ответит старик. Это был еще один трюк с его стороны: вызвать сочувствие.
- Потому, что я долго не протяну. Сердце стало барахлить. Временами оно колотится с такой силой, что среди ночи я привскакиваю на постели, словно от звона будильника.
С карандашом в руке Моде равнодушно смотрел на него. Нет, ему не было жаль. Он испытывал только отвращение. В течение многих лет Фершо жил один в джунглях, не боясь смерти. А теперь был одержим манией и страхами, присущими дряхлому старику. Был ли он совершенно искренним? Не стремился ли вызвать у Мишеля жалость, чтобы удержать рядом с собой?
- Вы будете диктовать?
- На чем мы остановились?
- На лиане.
- Что вы сказали?
- Говорю вам, на лиане. Вы причалили к ней на лодке и стали размышлять о...
- Я хотел бы, Мишель, чтобы вы разговаривали со мной другим тоном.
- Говорю, как умею.
- Вы не находите, что иногда ведете себя гадко? Вы пользуетесь и злоупотребляете моей добротой.
- Доброта ваша заключается лишь в том, чтобы приковать меня цепями к углу веранды.
- Почему вы так говорите?
- Потому, что это правда, и вы сами это знаете.
Истинная причина этой сцены была им понятна обоим. Она гроша ломаного не стоила. Мишель жаждал сбегать к 'Сайта Кларе' повидаться с приятелем Биллом Лигетом. Но и это был лишь предлог. Точно так же его тянули к себе любые суда, причаливавшие к Кристобалю. Не будь кораблей, его потянуло бы что-то другое-хотя бы жизнь, которая текла на любой улице любого города мира.
Ему просто надо было немного потерпеть, не закусывать удила. Фершо, вероятно, быстро устанет от диктовки, и тогда Мишель сможет уйти задолго до того, как отчалит 'Сайта Клара'.
Все это он отлично знал, но справиться с собой не мог.
Старик тоже чувствовал свою неправоту. Ему было стыдно, и тем не менее в течение двух часов он с трудом надиктовал несколько страниц, которые придется разорвать на другой день.
Он остановился только тогда, когда действительно устал. И, тщетно пытаясь удержать Мишеля, стал разыгрывать комедию-схватился за грудь, принял пилюлю, прошептав:
- Я плохо выгляжу сегодня?
- Как обычно.
- Пощупайте мой пульс, Мишель.
- Что вы еще придумали? Ваше сердце бьется, как мое, только тише. Это нормально.
- Я уверен, что сегодня вечером будет припадок.
- Надеюсь, вы позволите мне сходить поесть?
Он отправился в свою комнату, где не было ничего, кроме постели, умывальника да вешалки, прибитой к стене. Ни обоев, ни штор.
Моде тщательно умылся, надушился, напомадил волосы и надел свежий белый костюм, еще потрескивавший от крахмала.
- Мишель! - позвали его, когда он направился к двери.
Но тот, как мальчишка, в надежде, что его не услышат, бросил:
- А пошел ты!..
Так случилось, что 'Сайта Кларе' предстояло ждать своей очереди для входа в канал до трех утра. Пассажиры высыпали на набережную. В этот вечер все кабаре - 'Атлантик' с его сиреневыми огнями, 'Мулен Руж', 'Тропик', другие заведения - были забиты до отказа. Негры-зазывали и мулаты старались изо всех сил.
