повидаться с Биллом Лигетом. Сзади него какая-то женщина с сильным американским акцентом спросила прохожего:
- Можете ли вы мне назвать самый забавный ресторан?
Любой негритенок, любая босоногая девчонка, слепой на углу улицы все участники массовки могли ответить на этот вопрос. По чистой случайности она обратилась к молодому человеку в очках, тоже пассажиру со стоящего в порту судна.
А так как Мишель на секунду задержался, она взглянула на него.
- Вы позволите вам помочь, мадам?
С первого взгляда женщина, лет тридцати - под сорок, не показалась ему красивой. Но было в ней что- то привлекательное, какая-то сразу поразившая его непринужденность, как он потом понял- непринужденность богатой женщины.
- Объясните, что вы понимаете под забавным рестораном? Хотите попробовать местную кухню? Поужинать в веселом местечке с музыкой и танцами? Или...
Она улыбнулась ему, успев рассмотреть с ног до головы, не скрывая, что он ей нравится.
- Вы гид?
- Нет, мадам, и впервые жалею об этом. Но мне было бы приятно...
Так самым простейшим образом началось это приключение. Сначала Мишель угостил ее на террасе ресторана, и его спутница вытащила из сумочки золото-платиновый портсигар, богато украшенный бриллиантами, позволив одновременно полюбоваться своим кольцами.
Это была крепкая женщина, с резкими жестами и прямым взглядом. Возможно, она уже решила, что они проведут ночь вместе, но пока ей хотелось развлечься, не утруждая себя никакими сантиментами.
Ни разу в жизни Мишель не имел дела с женщиной такого рода и несколько растерялся. Ее звали мистрис Лэмпсон, она была вдовой из Детройта. Плыла в Лиму для того, чтобы уладить какие-то дела. Вернется ли она тем же теплоходом? Возможно, если ей не захочется совершить путешествие в Латинскую Америку.
Они поели в укромном уголке главного ресторана Кристобаля.
Мишель совершенно забыл про Фершо. А тот как раз лежал на своей походной постели, приставленной к самому краю веранды. Неподалеку, возле скопища домов, находилась спокойная и молчаливая зона, тишину которой нарушали лишь фиакры с клиентами отеля 'Вашингтон'.
Глядя в сторону южной части бульвара, можно было увидеть в небе красно-фиолетовые отблески, подобные тем, которые указывают на разгар сельского праздника, где много музыки и смеха. Подчас оттуда доносились пронзительные звуки - крики, ржанье лошадей, клаксоны такси.
В проезжавших мимо фиакрах люди спокойно разговаривали кто о чем, о любовных делах, не догадываясь, что ночь звонко разглашает их откровения сотням людей, мужчинам и женщинам, ожидающим прихода сна на верандах.
Минуту спустя он услышал из одного фиакра строгий голос француженки:
- Ты неисправим, Жан! Не вижу ничего постыдного, спрашивая цену вещи. Ты ведь снимаешь номер в отеле, не интересуясь его стоимостью. Куда более богатые люди, чем мы, не стесняются...
Грузовичок Дика Уэллера сновал взад и вперед. Фершо и не пытался уснуть. Когда вернется Мишель?
Что он там делает? Он ушел надолго, и не придет раньше, чем в городе не прекратится оживление. Это было сильнее его. Он словно цеплялся за последний огонек, за последний открытый бар.
Фершо чувствовал приближение приступа, и ему было страшно. Он находился один в квартире и даже в доме, потому что обращаться за помощью к Вуольтам, занимавшим второй этаж, ему не хотелось.
Приступ всегда начинался одинаково: достаточно было о нем подумать. Сердце его, вероятно, было здоровым, как утверждали врачи. Но тут в груди все вдруг приходило в движение. Казалось, что внутренние органы сжимаются, как губка. Одиночество становилось невыносимым. Тем более, он знал: что-то жило в нем теперь своей, независимой от остального организма, жизнью. Казалось, сердце, внезапно обретя независимость, начинало биться с невероятной быстротой.
Мишель никогда не поймет ту боль, которую причинял ему. Он был незлым человеком. Это была не его вина.
Устоит ли Фершо от искушения встать и выйти на улицу? Обычно это случалось не сразу. Ему ведь было стыдно. Сколько раз уже он тащился как нищий до порта, до Джефа. Сколько раз приоткрывал там дверь, чтобы спросить:
- Вы здесь, Мишель?
Ну да. Он был здесь. Играл в карты с Ником Вондрасом, Джефом и одним из двух сутенеров.
В первое время тот вставал и шел за ним. При этом Фершо извинялся:
- Я не хотел вас беспокоить. Но я уверен - приближается приступ.
Теперь тот просто кричал ему со своего места:
- В чем дело? Я что, не имею права сыграть партию?
Нет! Фершо не сиделось на месте. Он был уверен, что его сердце в конце концов выскочит из груди. Он стал поспешно кое-как одеваться в темноте. Вуольты наверняка услышат его шаги и станут посмеиваться:
- Старик снова отправился на поиски своего секретаря!
Он тоже миновал особый квартал, заглядывая в подвальчики. Его здесь знали. Но даже не утруждались спросить, что он ищет. Только бретонка бросила ему мимоходом:
- Вы ищете Мишеля? Он только что проехал на фиакре с американкой.
Все было именно так. Мишель пригласил свою спутницу прокатиться по городу. И пока фиакр на резиновом ходу вез их вдоль пляжа, он наклонился к ней и нежно сжал руку, которую та у него не отняла. Потом губы его легко прикоснулись к ее полуоткрытым губам. Губы тоже не отстранились. Мистрис Лэмпсон, приняв спокойно поцелуй, сказала:
- А теперь тихо! Потом.
Она несомненно сдержит свое обещание. Но сначала ей хотелось выполнить всю намеченную программу вечера.
Как раз в эту минуту, пошатываясь, Фершо вошел к Джефу, который бросил ему из-за стойки:
- Он заходил сюда три или четыре часа назад.
Что бы сказал Джеф, если бы знал, что приоткрывший дверь старик не какой-то там бедняк, а Дьедонне Фершо, великий Фершо из Убанги? В какое сравнение все они могли тут идти с этим человеком!
Джеф был каторжником и так этим гордился, что вот уже в течение двадцати лет брился наголо. Что совершил он такого необыкновенного? Кем был? Как и многие, приехал на строительство канала. Возможно, убил человека, но этого никто не знал наверняка. Теперь у него было кафе-отель; и как всякий владелец отеля, он каждый вечер подсчитывал выручку и относил ее в банк.
Самым, однако, необыкновенным в их маленьком кружке было то, что все называли его паханом. Среди сводников, обслуживавших своих дам в особом квартале, и среди портовых спекулянтов он разыгрывал из себя главаря банды. К нему привозили пассажиров, которые считали за честь чокнуться с убийцей!
Самым богатым среди них был хозяин 'Парижского базара' Ник Вондрас... Левантинец с матовой кожей, напомаженной головой и ухоженными руками, унаследовавший дело от своего дяди Ефраима...
Что ответят ему все эти подонки, если он им скажет: 'Я - Дьедонне Фершо'? И надо же, чтобы теперь он, Фершо, бегал по улицам, стуча деревяшкой, в поисках маленького негодяя по имени Мишель?
Совсем позабыв о своем приступе, он думал о том, кем был и кем стал. О том, что если не удастся провернуть дело в Монтевидео, то через четыре или пять лет, если только будет жив, его ждет полная нищета.
Тогда Мишель его бросит, и он останется совсем один на улице.
Фершо вздрагивал всякий раз, когда ему казалось, что он видит знакомую фигуру Мишеля. Он заглядывал в бары, кафе, дансинги. Из того, что он вывез из Франции, у него осталось несколько сот тысяч франков. Бриллианты были украдены на испанском судне. Дельцы Уругвая и Аргентины, у которых он рассчитывал получить крупные суммы, переведенные ему братом, обобрали его, отдав лишь незначительную часть его сбережений.
На прошлой неделе Мишель проиграл в покер Нику, Джефу и сутенерам двести долларов. В этих случаях
