необходимые им дозы наркотиков. Генри Энслингер, возглавлявший в течение тридцати лет ведомство по борьбе с наркоманией и недавно ушедший на пенсию, ставит вопрос по-иному. На его взгляд, наркомания — это проблема, которой должны заниматься полиция и суды, не останавливаясь перед самыми суровыми репрессиями. Писатель Александер Кинг дает Энслингеру следующую характеристику:
«Вероятно, он войдет в историю медицины как главный противник введения новой, более легкой системы перевоспитания и исправления людей».
Энслингер указывает, что в США на покупку наркотиков ежегодно расходуется 350 миллионов долларов. Его садистские концепции о наказаниях наркоманов, конечно, не имели успеха, но он не унимался и яростно восставал против любых попыток облегчить участь этих людей.
О лечении наркомании я слышала кое-что от самих наркоманов. Мне сказали, что в Англии имеется всего около четырехсот наркоманов, но принудительного лечения там нет, и врачам разрешено отпускать этим больным наркотики по установленным номинальным ценам. «Господи, вот бы мне попасть в Англию!» — слышалось у нас на каждом шагу.
Мне также рассказали, что нью-йоркской полиции дают определенные «плановые задания» на аресты наркоманов. В 1959 году это подтвердил ушедший на пенсию пятидесятилетний начальник «наркотического отряда», признавшийся, что его заставляли производить многочисленные аресты, не считаясь ни с какими обстоятельствами. Еще я узнала, что среди наркоманов есть осведомители. Выдавая полиции своих товарищей по несчастью, они получают от нее в награду… все те же наркотики. О том же сообщалось и в отчете «Наркомания — преступление или болезнь?», опубликованном объединенным комитетом Американской ассоциации адвокатов и Американской ассоциации врачей. Как и другие эксперты, авторы отчета приходят к выводу о необходимости нового, научно-медицинского подхода к этому явлению, призывают не наказывать наркоманов долгосрочным тюремным заключением, требуют, чтобы врачам разрешили отпускать им определенные дозы наркотиков и чтобы для них была создана экспериментальная клиника. В отчете указывается на успех подобной практики в Англии и других европейских странах. Если все это провести в жизнь, то наркоманы в нашей стране перестанут быть париями или жертвами осведомителей и гангстеров. Мне было приятно узнать, что судья Эдвард Димок, разбиравший наше дело, входил в состав этого поистине гуманного комитета.
Отбывая длительные сроки в тюрьме, предоставленные самим себе, заключенные наркоманы, стремясь любой ценой раздобыть наркотики, прибегают подчас к самым страшным и опасным средствам. Однажды на доске объявлений появилось подписанное Кинзеллой предупреждение, что жидкость для чистки пишущих машинок представляет собой смертельный яд и что если кто-нибудь вдохнет ее пары, то серьезно повредит себе носоглотку и дыхательную систему. В нашей больнице уже лежало несколько женщин, рискнувших «принюхаться» к этому составу. Потом одна заключенная вздумала «раскурить» гребень из пластмассы. Она чуть не умерла, навсегда повредив себе легкие и сердце, и настолько исхудала, что муж, приехавший на свидание с ней, не сразу узнал ее. Несколько оправившись, она снова стала являться на работу в мастерской, но жила в Дэвис-холле под строжайшим надзором. Ее кормили особой пищей и запрещали курить сигареты, от которых у нее наступало удушье и даже обморочное состояние. Она выпрашивала курево у других заключенных, но те, заметив, какое действие производит на нее табачный дым, и испугавшись ответственности, перестали «выручать» подругу. Ей разрешили причесываться только металлическим гребнем и убрали подальше от нее все пластмассовые изделия. Она прибыла в Олдерсон с виду здоровой и упитанной, а вышла оттуда полускелетом.
Слухи и настроения
Нигде слухи не распространяются с такой быстротой, как в тюрьме. «Испорченный телефон» действует здесь вовсю. У некоторых мужья сидели в других тюрьмах, и из писем от них мы узнавали много любопытного. Часть информации поступала через газеты. В один прекрасный день в мою комнату влетела соседка и, задыхаясь, проговорила: «Тебя скоро выпустят, Элизабет!» «Очень приятно! — удивленно откликнулась я. — Но почему ты так думаешь? Я об этом ничего не слышала». «Это правда, — сказала она доверительным шепотом. — Так сказала сама миссис Рузвельт». Оказывается, кто-то показал ей газетную заметку о том, что вдова президента Рузвельта вместе с большой группой либерально настроенных американцев потребовала амнистии для меня и всех других осужденных по закону Смита. Не желая разочаровывать ее, я сказала: «Вот и прекрасно! Хотела бы я, чтобы миссис Рузвельт могла что-нибудь сделать для нас…»
Не прекращались слухи о якобы предстоявшей отставке Беннета. На пост начальника управления тюрем его назначили демократы, и заключенные почему-то были уверены, что республиканцы сместят его. «Очень уж у него тепленькое, сытное местечко», — говорили наши женщины. Однако Беннет и поныне занимает свою должность.
Как-то в апреле 1955 года одна молодая заключенная прибежала в столовую и завопила: «Билли Экштейн умер!»
Я спросила: «Кто это?» «Как, вы не знаете?!.. Экштейн — первый исполнитель блюзов!.. Ему не было равных!» — послышалось со всех сторон.
Заключенные были крайне удручены этим известием. На другой день я получила нью-йоркскую газету и узнала о смерти Альберта Эйнштейна, о котором все они знали не больше, чем я о Билли Экштейне. Когда я рассказала, кто он такой, все облегченно вздохнули, даже обрадовались. Смерть великого ученого мало их трогала.
Особый интерес я проявляла к узницам, приговоренным к пожизненному заключению. При мне их было шесть человек, из них три — жены американских солдат. Любой слух об их возможном освобождении распространялся молниеносно. Две «пожизненные» убили своих мужей, когда жили с ними на военных базах за рубежом, третья сидела по обвинению в убийстве троих своих детей, совершенном в состоянии временного умопомешательства. Это жуткое преступление случилось на американской военной базе в Эритрее. Этих женщин судили военные трибуналы, хотя все они были гражданские лица, а одна — английская подданная. Впоследствии Верховный суд США вынес решение о несоответствии этих приговоров конституции и распорядился доставить обвиняемых в Америку для пересмотра их дел в гражданских судах. Одна из преступниц была дочерью американского генерала. Когда их увозили из Олдерсона, никто не завидовал им, а особенно молодой детоубийце, чей муж приехал за ней с их четвертым ребенком — чудом уцелевшей маленькой девочкой. Заключенные постарше комментировали это событие репликами вроде следующей: «Уж лучше бы я убила своего старого мужа. По крайней мере скорее бы выбралась отсюда!»
Немало разговоров было вокруг другой «пожизненной». Эта женщина ухитрилась стать женой целой дюжины солдат, чтобы получать с них деньги по аттестатам. «Как это нам не пришло в голову такое?» — шутили заключенные. Надо сказать, что очень немногие из них были наделены подлинным чувством юмора. Смешным, как правило, считалось грубое, вульгарное, скабрезное. И все же в журнале «Игл» нет- нет да и появлялись образчики настоящего, живого юмора. К сожалению, мне не удалось познакомиться с их авторами. Острить в Олдерсоне было, вообще говоря, рискованно; заключенные все принимали всерьез. Надо мной подтрунивали по поводу крупных, спелых «контрабандных» помидоров, которые одна из соседок регулярно приносила мне из кухни. Я боялась оставлять их в коттедже и не могла съесть сразу каждую очередную порцию. Приходилось класть их в сумку, тащить с собой в мастерскую и обратно и делиться ими с кем-нибудь.
Все смеялись, когда на рождество за домом Кинзеллы обнаружили ведерко с самогоном. Виновников этой проделки так и не нашли. Менее везучими оказались самогонщицы из нашего коттеджа.
Однажды, тоже под рождество, незадолго до моего освобождения, я, возвратясь из мастерской, узнала, что все мои четыре соседки по этажу отправлены в одиночки. Я обратилась за разъяснением к надзирательнице, но та мне сказала: «К вам это никакого отношения не имеет».
Выяснилось, что они варили самогон «на рождество»: 'достали на кухне фруктов и сахару, в больнице — большую посудину и заблаговременно приступили к делу. Кувшин был спрятан в подвале за сломанной перегородкой. К несчастью, в подвал проникла бродячая кошка и застряла там между двумя досками. Она
