– Как ты видела происходящее изнутри? Снова вопросы. Вопросы-вопросы-вопросы. Черт, я в пыточной.
– Как копии, бледные тени, а потом – как ленту из игральных карт.
– Хорошо, – кивнула Кацураги. – Тебе понравилось то, что ты видела? /'Я не герой»,/ – сразу вспомнилось мне. И молитва на любимом языке моей матери. Черт, черт, черт…
– Нет.
– Вот именно. Вероятностная логика держит «дырокол» в узде не просто так, понимаешь? О, да. Вряд ли кому-то нужны были только самые точные копии, скорее, тут что-то большее. Мириады миров остаются за бортом: миров, где Аска погибла, где Аска родилась в инкубаторах Его Тени, миров, где меня нет вообще. Есть даже миры, где я струсила. Я струсила? Mein Gott, какая оглушительная, какая ничтожная хрень!
– И каков был шанс, что я смогу?
– Скажем так… – Кацураги полюбовалась на какие-то показания и захлопнула последний из развернутых голографических экранов. – Скажем так… Вся расчудесность «дырокола» – ничто в сравнении с тем, что совершила лично ты. Горжусь. Я офигеть как горжусь. На экранах передо мной продолжалась цифровая перекличка четырех кораблей, и я с отчаянием понимала, что Мисато-сан так и не отдала приказ перераспределить десант. Разгадка проста до неприличия: карманный стратег Его Тени уверена, что я никуда не денусь. И что еще хуже – я тоже чувствовала себя на месте, ведь меня уже посвятили в невероятный план нашей миссии. Вполне сравнимо с тем, чтобы переиграть всухую просранную партию против стелс-бомбера, только с чудовищным привкусом эпичности в нагрузку.
– Аска, ты снова паришься. Я спрятала улыбку и не стала отвечать. Карманный стратег и карманный чудотворец – великолепный экипаж. *** Погружение в червоточину – это как тошнота, причем тошнит одновременно и тебя и тобой. Меня размывало, размазывало в разорванном междумирье, я думала о том, что так и не спросила Синдзи, каково это – погружаться сквозь «колодец зеркал», я думала, что корабль сейчас разорвет сам себя от напряжения. Я думала – пожалуй, это было единственное, что от меня осталось. Все остальное стало звоном, стало тонким пением флейты, которая всю жизнь преследует коснувшихся червоточины. Бам-бам-бам… Я сжимала виски, угомоняя струнный оркестр, в котором почти терялась забытая флейта, а перед глазами в серой пелене уже горели навигационные экраны «Сангоки». Рубка фрегата обретала плоть, первыми сгущались все яркие плоскости и – почему-то – серверная консоль.
– Точка Гулевского пройдена, – сообщил мягкий голос. – Запущена гомеостатическая подсистема. Все, Закат. Закат – мир, от которого мы пока что защищены двадцатью тоннами чудесного изобретения. Это самое чудо сейчас жрало сверх-топлива, как легкий бриг, а новые панели с данными действовали на мою тошнящую голову, как… Как… Я огляделась. Фрегат «Сангоки» проходил «Фойершельд» последним, и плевать я хотела на протоколы безопасности: главное – удостовериться, что я здесь не одна.
– Всем «гоки», аппаратная перекличка, – сказала я пульту связи. И – метка раз, метка два. Я смотрела на опознавательные сигналы «Сегоки» и «Рокугоки», пытаясь найти ошибку. Ошибка была, и только когда в мутной после перехода голове звякнул голос Кацураги, я сообразила, в чем дело.
– Гомеостазис все трое запустили?
– Мисато-сан, я вижу только два корабля. Холодные пальцы подрагивали на горле, словно кто-то из забытых в другой реальности войд-десантников вернулся за мной. Пальцы касались висков, оглаживали бока, втягивая меня в мягкий, обволакивающий и поглощающий ложемент. «Йонгоки» проходил червоточину перед нами, и у Маны не было даже дурацкого шанса дезертировать, и ничего вообще у Маны не было, а была глупая червоточина – без законов, без правил, но с диким характером. Кацураги оперлась на подлокотники и села в кресле повыше. Полные губы женщины были серыми, как изнанка.
– Я запускаю форсированное сканирование, а ты свяжись с другими кораблями. Пусть передадут данные о прохождении сквозь «Фойершельд».
– Есть. Где же ты, девочка-солнышко?
– Каору, Синдзи. На связь. Два экрана ожили, воплощая рубки фрегатов. Еще там были покрытый бисеринками пота лоб Нагисы и встревоженная мордочка обормота. Это просто такие разные лица у беды, поняла я.
– Где Мана? – спросил Каору, слегка облизнув верхнюю губу: ему было хреново и больно, Закат ухватил его ледяными пальцами прямиком за сердце. Я видела изменившуюся кожу, сосуды в которой вдруг стали вести себя очень-очень-очень плохо.
– Мы уточняем, Каору. Перешли данные о проходе. Ай-яй-яй, как холодно, обожглась я, слушая сама себя. Как неприятно. Зам Кацураги по общению с подчиненными. Наистерить бы.
– Хорошо, держи, – кивнул бывший штурман.
– И свою биометрию, – добавила я. У красноглазого зазеркальца были расширены зрачки. Не знаю, к чему его там подключили, но это что-то явно не справляется со своей работой. Как бы ни пришлось ставить ему в рубке почетный караул с реанимационными комплектами.
– Аска, я ее не вижу, – встрял Синдзи. – Я уже пару минут сканирую ближний космос, и…
– Данные сканирования – моему ВИ, – перебила я.
– Х-хорошо, – запнулся обормот и склонил голову, отбивая что-то на виртуальных клавиатурах. В трех рубках было очень тихо, везде люди вроде как работали, а потом я заметила за спиной Синдзи Рей. Аянами сидела у орудийной консоли, глядя перед собой.
Замороженное супер-оружие просто там сидело и молчало. Прошлые рейды в Закат вспоминала, что ли. Я тряхнула головой: пустые алые глаза вгоняли в какую-то прострацию.
– Я нашел ее, – вдруг выдавил Синдзи.
– Где? Кацураги успела с вопросом раньше меня, но зато я сразу поняла – где. Метка «Йонгоки» светилась на экране подпространственной связи.
Уровень сигнала – третий стандарт, уверенный прием. Только вот незадача: третий стандарт – это в зоне действия сканирующей сферы даже самого поганого корвета. Метка иголкой тыкала мне в глаз, и я отбила команду на установку связи. Третий экран пошел рябью изнаночных помех, его затянуло сеткой калибровки, а потом там появилось лицо Маны. Киришима осунулась, у нее запали щеки, и в глазах было пусто и устало. Девочки-солнышка на экране не было. Капитан Киришима была, а вот девочка-солнышко – нет.
– Мана! – воскликнул Синдзи. Девушка глядела куда-то сквозь камеру своего узла связи, она просто сидела и смотрела в экран. Готова поклясться, что если я приближу изображение и рассмотрю отражение в ее глазах, то увижу там пустой голографический дисплей. Ну, или марево гравитационных помех.
– Она нас не видит, – сказал Каору тихо. – И она не в этом мире. За спиной Маны переборка зарябила и застыла ноздреватой губкой.
– Выключай, – приказала Мисато-сан. Я оглянулась. Женщина смотрела мимо меня – на застывший портрет своей ученицы, фоном которому была вырождающаяся металлорганика, и выражение лица у нее было нечитаемым. Или, как вариант, непечатным.
– «Сангоки», фрегат «Йонгоки» числится пропавшим без вести, – объявила войд-коммандер. – Теперь все слушают очень внимательно.
Сорью, излагай план операции и раздай цифровые подписи высших полномочий. У меня все. Мисато- сан встала, подтянула к себе стек и тяжелой походкой вышла из рубки – в длиннющий коридор безлюдного фрегата. /'Там очень пусто»,/ – подумала я и вспомнила: ах да, а теперь я всем должна пару ядерных торпед с откровением. Эпическое такое откровение под названием «цели миссии». Просто удивительно, что у нашего забега в Закат нет красивого громкого кодового имени. А еще удивительно, что у меня пекут глаза. Прощай, девочка-солнышко. Я уничтожу этот мир в память о твоем замечательном «молоте», о «тройном корпусе» и о том, что я с тобой так и не подружилась.
– А-аска? А, ну да. Я вывела на экран слева от себя данные активных сканеров и выдохнула. Три умные машины собирали данные о среде, обрабатывали их, уточняли координаты… Словом, есть немного времени, а потом – да начнется гонка.
– Наша цель – привести в зазеркалье «Тень». Не дать им удивиться. Не дать задать ни одного вопроса. Я лучшая, пусть я и недо-командир в этой экспедиции, и значит, – я смогу. И значит – придется с самого начала, с того, что чуть не перебило мне хребет перед прыжком в «Фоейршельд». Только вот Кацураги налила мне кофе, а я парням даже так испортить жизнь не могу. «Тень». Корабль мертвецов,
