Собачьи ночи

богатства, отпугивать всеми возможными способами, пусть даже и таким нелепым, детским, бессмысленным, как распространение лживых измышлений о застрявшем в своем умирании полумертвеце; & всем=этим они уже упорно занимались, движимые тем же рвением & тем же рефлексом – отчасти свойственным именно крестьянам, а отчасти врожденным, общим для всех живых существ, – который и их овец, уже под ножом мясника, заставляет до последнего мгновения жизни двигать челюстями, совершая жевательные движения –,

– – в тот самый момент, когда я, без пользы ковыряясь в куче слипшихся бумажных обрывков, наконец осознал, что просто попался на лживую выдумку, запутанную и глупую, в результате чего для меня сделалось невозможным возвращение в Снаружи, ибо я перестал понимать, ?как вообще я смогу вернуться в мою повседневность, состоящую из строительного-мусора пота промокшей-одежды кровавых-царапин & жестяных-контейнеров (:но, с другой стороны, и гораздо более глупые выдумки, придуманные из гораздо худших побуждений, издавна доводили до полного безумия куда более стоящих людей, чем я) –,

– – в тот самый момент, когда в голоса рабочих, там-снаружи, ворвался, разрывая туманную тишину утра, шум&грохот машин & началась та работа, ради которой ОНИ – а значит, и я, – собственно, и прибыли сюда: вчера, в последний день «собачьего лета», на другом краю ночи –,

– – в тот самый момент, когда я поднял 1, видимо, очень старый, коричневато-влажный & покрытый выцветшими каракулями клочок бумаги и скорее машинально, нежели из подлинного интереса, попытался в мутных утренних лучах расшифровать написанное – :

Я увидел через дверной проем, как мерцавшая молочно-холодным светом ГлыбаТумана !внезапно стала пламенно-розовой – : Я услышал в собственной голове как бы ВЗРЫВ –, И еще один –, И сразу же вслед за тем – третий : И – каменные&земляные градины всполохи огня восклицательные знаки в треске пожара – взвизги машин – грязно-красные ядра, обрушивающиеся из горящего воздуха, полыхающие бензиновые кулаки с закопченно-черными пальцами, железный кашель: штанги винты шестеренки отплевывающийся сажей катарр – сотрясение-земли&стен – И, как бы увиденное в лупу времени: начиная с нижнего угла, с отверстия в проволочном заграждении, решетка, скатываясь, поднимается вверх, словно крышка на банке сардин, И, совсем скатавшись, устремляется – утыканным-ржавыми-крючьями- снарядом – во-внутрь руины, вонзается в крошащуюся стену рядом с моей головой; брызги- кирпича&раствора, И: с жестяным смехом он, этот снаряд, обрушивается прямо у моих ног, присоединяясь к прочему дерьму; И тут я в замешательстве чувствую, как мой рефлекс самосохранения – инстинктивное желание бежать от опасности – превращается в парализующую свинцовую усталость, как если бы в моем сознании раскрылся словарь, в котором переводы не соответствуют иностранным словам, и потому все внешние катастрофы, такие как эти взрывы летающие-камни&кирпичи теперь вызывают у меня в качестве ответной реакции совершенно неправильные, безумные действия, точнее, не-действия: выжидание, стояние посреди всего этого дождя & града из каменной&кирпичной-крошки деревянных-балок & всякого-хлама посреди огня&кислой вони; Но и это еще не все, ибо сама констатация такого состояния, увиденного мною как бы со стороны, вызывает у меня безумный смех – все мое грязное влажное окоченевшее-от-холода тело сотрясается, пальцы судорожно цепляются за мусор&перегной, и к ним опять прилипают клочки обоев, похожие на записки зэков – И туман там снаружи разорвался на полосы кровавых бинтов – –

На 1 короткое – как выскочивший из двери грязного бара – на огненно-оранжевом 1 силуэт: светлые космы спутанные & разлетающиеся, разодранный в крике черно-красный рот –, и он, этот силуэт, похоже, нарисован грубыми мазками на огненной панели, контуры его из горящей пыли, &, словно идол в языческом ритуале, он поднял обрубок человечьей руки, из которого хлещет кровь –, а вслед за ним другой, согнувшийся, странно тщедушный силуэт, с головой-арбузом, с коротко стриженными волосами, размахивающий плотницким молотком – : ОНИ, видимо, решили не упустить свой шанс & сократить обычный юридический путь – и мимо –, потом звонкий-металлический-удар сыплющиеся-с-неба-железные-блямбы остатки-селения-вокруг, & удар в грудь, неуклюжий обломок деревянной балки, с громыханием сверзившийся откуда-то сверху, отбросивший меня к стене, и я падаю, почувствовав острый как стилет запах едкой кислоты: ТЕ САМЫЕ !БОЧКИ: !ЗАРЫТЫЕ В ТОГДАШНЕЙ ПОЛОСЕ ОТЧУЖДЕНИЯ ТОЙ САМОЙ АРМИЕЙ !БОЧКИ со всеми=возможными взрывчатыми веществами внутри: ЭТО !ОНИ !ВЗЛЕТЕЛИ НА ВОЗДУХ (Хоть в этом-1ом они со своими историями не лгали, эти люди из деревень….. вокруг.)

И – ?или на этот раз в моей голове : еще один взрыв – !Теперь тебе каюк – 1 фраза, гигантской воздушной рукой высоко поднятая И кобольды сброшены сверху, виском скулой подбородком проехался по липкой стене, горечь-известки пепел кирпич потом мясная сладость во рту – И медленно, обессиленный, сползаю вдоль стены вниз как раздавленная о камень гусеница, поле зрения обжигает цветами огня, оно с зазубренным краем –, тогда как тесный чулан-руина, разинутая грязная пасть, выхаркивает сквозь остатки зубов кислое облачко пара – – : – – (И мир вокруг задымленный оглохший, остекленело-булькающе-подводный, дурацкое бульканье пульсирует в ритме чужого, не лопнувшего сердца….. От правой руки укол – еще 1 –, я почувствовал, как мой голос вибрирует под разрывающейся от боли грудью, услышал, как оттуда голос мне отчетливо говорит: Теперь медленно опусти взгляд, так, И еще чуть-чуть ниже –: вдоль тыльной стороны ладони овальная рана, бело-серая, виден кусок кости: кости !моей руки….. И я удивляюсь: !Комично: во всем=этом бело-сером – только кости & плоть, совсем чистые, и ни капли крови –) – Потом опять утренний свет, ГлыбаТумана, уже без решетки & без пут, из молочного-холодного мерцания….. И – ватная тишина – –

Дождь вернулся, побрел в своем шуршащем плаще сквозь кусты кроны деревьев и травы, отчетливо & неестественно громко звучали его шаги в тишине, оставшейся, как казалось, без призраков людей & машин. Я схватился за правое ухо, потом – за другое : я слышал шуршащие прикосновения грязных пальцев к моей коже – :!Значит, я !не оглох от взрывов; я слышал, отчетливо и ясно, как шуршит тишина: безлюдная, и холодная, и пропахшая гарью. Рана на руке начала сильно кровоточить – струйки прокладывали себе путь сквозь серую корку грязи, как реки, змеящиеся по топографической карте, И вода превратится в кровь[110], я все еще судорожно сжимал буро-влажные, покрытые выцветшими каракулями клочки, раненая рука дрожала –; пульсирующая боль; жужжание в голове – мерцающая кинолента с безумной скоростью бежала перед моими глазами, на ней возникали крошечные яркие взрывы, и запах нитроглицерина & кислоты, казалось, въелся в поры моей грубой одежды, в поры покрытой коркой грязи&крови кожи, как и в туман вокруг. Я смотрел сквозь разматывающуюся с бобины киноленту на преобразившиеся в паутину письмена – ?может, боль и дрожь в 1-и-тот-же-момент уймутся, и тогда, ?может быть, я сумею прочитать – –

И так длилось долго, очень долго – кровь из раненой руки, мерцавшей сквозь покрывавшую ее грязь странной свинцовой белизной, струйками стекала к моим ногам, на наслоения бумажных обрывков; я слышал, как Дождь=Снаружи мягко припадал к разодранной взрывами земле, это тоже я слышал так же отчетливо, как если бы все происходило в моей голове, и слышал, как здесь-внутри кровь из моей руки тяжелыми каплями плюхалась на землю….. Из тишины-после-взрыва, которая молотком забила все звуки в белую жесть своего котла=ночи, уже выступали в этот иссякающий переходный час шорохи нового утра, И дождевая вода смывала запахи гари с обгоревшей травы – вскоре воздух опять приобрел влажный привкус росы и глины, он был насыщен паром, как воздух в прачечной, был горько-сладким от покалеченных листьев и трав – старая мерцающая кинолента теперь текла перед моими глазами медленно и спокойно, как бывает во сне, с плавными переходами от одного кадра к другому – – Крошился камень, стены проваливались сквозь землю, каменные саркофаги погребали сами себя – но между тем появились животные – чем-то кормились, ведь наступил новый день – – И теперь, наконец: боль на время утихла; то, чего я ждал, началось: я принялся разбирать корявые знаки на клочке бумаги в моей кровоточащей руке – –

И опять это длилось долго, очень долго. Прежде чем я начал понимать: мое сердце бьется в чужом ритме сердца Чужака, который, как я слышал, не может умереть. Моя жизнь – только черный