Собачьи ночи

пронизывающем уличном ветру, насыщенный дождем вечерний свет вдруг слегка раздвигает тучи, как если бы солнце хотело перед ночным путешествием еще раз осмотреть город, расцветить оранжевым пламенем лица людей, каменные фасады домов с острыми треугольными фронтонами, улицы, дороги, блестящие от дождя кроны деревьев – чтобы потом исчезнуть в синем&черном темного городского континента; люди во всем этом путаются & тянут по камням свои тени, как рыбаки – сети. Рядом со мной лицо Толстяка: угловатый профиль, вырезанный из вечернего света.

Дождь еще несколько минут назад натягивал над камнем решетку из бессчетных стеклянных струн, как если бы весь город был огромным музыкальным инструментом; И непрерывно пропускал их через отверстия колков – поры в камне асфальте & редких земляных проплешинах, – из облаков же, как казалось, неисчерпаемо появлялись все новые и новые струны – ; – только в 1 месте нет: загнувшаяся вверх цинковая чешуйка водосточной трубы, справа возле крутящейся двери, над асфальтом, прервала здесь вертикальные линии дождя, так что под этим лоскутом жести на дорожке сохранилась маленькая сухая полоска, как если бы невидимая рука отвела в сторону дождевые нити, будто край дверной занавески, чтобы через образовавшееся отверстие можно было проникнуть или заглянуть за каменный фасад отеля, во-внутрь покрытой серой штукатуркой и старыми шрамами стены или: в То, что скрывается за ней, что как бы бросает тебе вызов и куда ты сможешь попасть, если пройдешь сквозь стену с такой уверенностью, какая мыслима лишь во сне – –

Пока шел дождь, город молчал, втянув голову в плечи & оцепенело ожидая конца этого потопа, этого непрерывного шелеста, как если бы вместе с дождем, такими же светлыми потоками и каскадами, истекало время. : Теперь же возобновились обычные шумы, гудки сирены шуршание автомобильных шин по асфальту (серые тучи из водяной пыли взвихриваются позади), треск буханье блеянье моторов вдоль анфилад улиц, вся буря машинных шумов, отразившись от городского неба, теперь вновь обрушилась в оранжевовлажный воздух, пропитанный пылью&чадом. На непотревоженном Востоке – на Александерплац – ветер сметает людей, словно прошлогодние листья, к краям тротуаров, к составленным друг на друга бетонным кубам: реликтам забытого языка власти, забетонированным зубам в мертвой челюсти поверженного Диктатора, который, когда ветер играет бесплотными челюстными костями, еще способен высвистывать старый военный мотив & теперь заставляет маршировать эту новую жизнь, наспех сшитую из лоскутов световых реклам, прогорклого жира, зазывных криков наперсточников & клочьев латиноамериканской музыки, стаккато панфлейт, инструментов, подобных световым стрелам, – загоняет ее в срединную точку мира, вниз, к мертвецам –.– БЕРЛИН: Чудовище, страдающее от несварения желудка, чье пуканье – та барабанная дробь, что привлекает к нему провинциалов. И в сетке нервных окончаний, его вспыхивающих сигнальных огней, – уколы пронзительных гудков, в стеклянных венах – пульсирующая электрическая кровь, рекламные & информационные бренды на щитах из бледного бетона; и барабанные звуки неизменно находят для себя проход, и грохот никогда не смолкает; мозговые извилины крепятся & удерживаются-вместе цепями колючей-проволокой рубильниками тросовыми- приводами & клиновыми-ремнями; конечности – чтобы вены на них как следует набухали для уколов иглой, из тунельных пастей толчками вырывается неоново-холодное дыхание & синтетическое тепло, – конечности соединены в 1 организм, вовлечены в коллективное-городское кружение вихреобразную ротацию центрифуги; кулаки музыки из проносящихся мимо автомобилей колотят по головам светофоров – а те роняют капли 3хцветной крови, красной желтой зеленой, – неустанно & с невозмутимой педантичностью заколачивают их, словно дрожащие сваи, в зеркальную черноту мокрого от дождя асфальта, как если бы это были дорожные указатели, маркирующие дорогу к сердцу Гадеса : crossroads[16] / Крестные-Пути – : издалека, по уличным анфиладам, с визгом пропиливается сюда, сквозь компактный блок воздуха, пожарная сирена – люди на стыке двух улиц, напротив : оцепеневшие, поблекшие, даже их одежда утратила пестрые цвета, изжелта-бледные лица & кукольно-одеревенелые тела, подошвы будто приросли к месту : ДОРОЖНО- ТРАНСПОРТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ : !Там, у !бордюра тротуара, возле перекрестка (слышим мы), истекает кровью человек….. – Мы, Толстяк и вслед за ним я, подходим ближе, нам даже кое-что удается разглядеть сквозь частокол зевак : Коренастый парень в кожаной куртке, с желто-ошлемленной головой, лежит на боку, как будто вслушивается в разговоры вокруг, неподвижный на асфальте, рядом – разбитый мотоцикл. Кровь, тонким меандром выползающая из-под его тела, смешивается с охлаждающей водой из радиатора умеренно помятого автомобиля. Марки МАЗДА. А вот и другая жертва. Мужчина с всклокоченными волосами, наверняка хозяин автомобиля, тоже бездвижный и беспомощный, рядом со своим радиатором, лицо у него – цвета уличной пыли. Движение здесь, возле перекрестка, застопорилось, для такого скопления народа улица слишком узка. Ручеек крови, черно-красный, впадает, уже иссякая, в серо-красную дымящуюся лужицу у края проезжей части. Вода из радиатора, как будто, уже вытекла – судя по тому, что лужица не увеличивается – :?Неужели человек вмещает в=себя так мало крови. 1 штанина недвижно лежащего мужчины лопнула по шву, под ней на икре, обнажая в разрезе упитанную белую плоть, – светло-красная рана, по форме & величине медальона; черные волоски, склеенные кровью&грязью, обрамляют этот обсценный рисунок. Многие зеваки уже расходятся, вновь подошедшие не задерживаются надолго.

–Определенно, тот факт, что кто-то умирает посреди улицы, более не возбуждает интереса общественности. – Произносит рядом со мной Толстяк, потирая мясистые руки и осторожно, однако с внушающей уваженье уверенностью, прокадывает себе путь сквозь толпу любопытных – вопреки его замечанию, все еще достаточно плотную. Шпалера зевак в пульсирующем светопламени от полицейской- машины & скорой-помощи: сигнальных ламп, которые маркируют несчастье, забрасывают информацию о нем в блок городских огней, – Толстяк шагает сквозь световую решетку – синие клинки двух этих прожекторов дуэлируют с оранжевыми, принадлежащими службе эвакуации машин –, не обращая на них внимания, подходит, наконец, к валяющемуся в грязи мотоциклисту, сует руку в нагрудный карман своего неприятно-синего пиджака, вытягивает из пачки 1 сигарету, зажигает спичку &, ею, сигарету, наклоняется к парню & профессиональным жестом палача втыкает ему, как приговоренному к смерти, горящую сигарету – куда-то меж бледных, обескровленных губ. (А ты невольно вспоминаешь недавнее поведение Толстяка в баре, когда он с такой же естественностью угостил тебя 1ым стаканом виски…..) – Заметив Толстяка, лежащий на земле человек широко раскрывает глаза, силится что-то сказать, переменить положение – встать, убежать, может быть, или это просто рефлекс – но у него получается только шевельнуть губами, сигарета подпрыгивает вверх&вниз, – 1 судорожная затяжка, одна дымовая гирлянда, потом сигарета выс–кальзывает у него изо рта (:?Что это еще за игра: !?Или эти двое знают друг друга –. Похоже, что так. И – ?!что было в том виски : ?!Что теперь в этой сигарете…..) Попытки человека-на-земле шевельнуться приводят лишь к беспомощным содроганиям, но Толстяка это уже не заботит, сигарету он оставляет лежать возле лица пострадавшего. Тот, ценой величайшего напряжения, приподнимает руку & описывает маленький, но подразумевающий всех присутствующих круг, в то время как его голос уже постепенно гаснет: –Умираю, моя песенка спета (шепчет он) – это дело стоило бы отметить. Неужели ?ни-у-кого не найдется чего-нибудь выпить. (Никто не шелохнулся, не ответил ему) –Только: !первый глоток вы пожертвовали бы для !меня (хрипло шепчет раненый) –Может, до следующего я не доживу. Несмотря на воонтех : – И с трудом поднимает руку выше, указывая на санитаров, которые только что выскочили из красной, похожей на ящик машины с крутящейся синей мигалкой и, решительно раздвигая толпу, приближаются к лежащему. Человек-на-земле приподнимает голову над воротником своей кожаной куртки, словно черепаха, высовывающая голову из-под панцыря, смотрит прямо на Толстяка & пытается усмехнуться, хотя бледные губы его не слушаются, – как если бы такая усмешка, заброшенная вперед, могла бы, словно дружественная прозрачная тень, сопровождать умершего на его пути. Рывком и с видимым усилием он теперь поворачивает голову&голос к Толстяку:

–Тебе я желаю долгой жизни, сто двадцать лет или еще больше: в !инвалидном кресле – слышишь, Сви (тут боль обрывает его голос).

Когда защитный шлем этого человека ударяется о мостовую, раздается 1 звук: сухой треск. Пальцы его бессильно разжимаются, и измазанная кровью&грязью ладонь падает в вязкий ручеек из крови, воды & пыли. Мухи….. уже с жужжанием кружат над сероватой жижей.

–Прекрасно. Награда за мои труды.