фасадами эпохи грюндерства по обеим сторонам; на ней, как пометка на карте генерального штаба, со времен последней войны сохраняется котлообразный кратер от попадания бомбы. Длинным клинком, на глубину пяти этажей, была, как кажется, прорублена эта улица – сквозь скальную породу неба врезана в каменный город. С регулярными промежутками, вдоль всей улицы, ртутные фонари боксируют голубыми светокулаками, нанося удары, сверху вниз, в стены домов & уличную муть, а над крышами&фронтонами – обманчивое городское свечение, дрожащая кисея, ставшие светом рокот & гул. На левой стороне улицы, прямо напротив нас, перед квартирами первого этажа – ряд деревянных, уже закрытых ставней, которые все при этом искусственном мерцающем свете выглядят одинаково серыми. Голубоватый сноп света от уличного фонаря падает на 1ственное открытое еще окно : молодая женщина только что подошла к нему из темного помещения, чтобы задернуть гардины, и предстала передо мной как отражение в темном зеркале. Отчетливо & светло вырисовываются ее обнаженные груди, золотисто поблескивает кожа с черным гербом-треугольником в промежности. И ее взгляд: направленный на !меня, как если бы она давно !меня ждала….. Странное видение остается в окне только на 1 миг, которого, однако, хватает, чтобы понять: это !не обман зрения.
Непроизвольно я делаю несколько шагов по направлению к этому окну –: мои ботинки скрипят на остатках песка, маркирующего место недавнего несчастного случая –:– Первое, что я увидел, вернувшись после столь долгого отсутствия в этот город: несчастный случай, один мертвец, 1 женщина –
–У вас слишком !слабые нервы, мой друг. (Возле меня – голос Толстяка, которого, вместе с его навязчивым присутствием, я уже начал забывать.) –!Слабые нервы. !Удивительно, что моя жена могла вас так долго терпеть, и !еще удивительнее, что вы терпели мою жену. – Внезапно он поворачивается ко мне спиной, туго обтянутой лоснящейся пиджачной тканью, и собирается двинуться дальше, вниз по улице. –А вам вон туда – (& показывает мне, небрежно махнув рукой, дом с квартирой той самой женщины-в- окне, которую он тоже наверняка заметил) –Идите прямо туда, мы уже у цели: Именно там ваше временное пристанище, а адрес его звучит так: «Chez Toes» (он произносит это как-то двусмысленно, выговаривая французское
–Но !так-или-иначе (кричит он, уже с порога пивной) –я !сам вас найду, когда придет время.
Даже желтый свет там-внутри видится мне обветшалым, с ссадинами и шрамами, как сами голые стены, вдоль которых этот свет ниспадает потертым грязным занавесом: ущербный свет, распространяющий на лицах посетителей неизбывную усталость. Кажется, будто при протискивании Толстяка в узкую дверь кафе, которую его стиснутое синей тканью тело заполняет почти целиком, вместе с этим массивным телом, через него, проникают в тесное помещение также улица рябые-фасады-домов & вся-округа вместе с ее мерцающей мутью; проникают, одновременно выворачиваясь наизнанку, как палец перчатки;
Я слышу, как Толстяк на ходу высвистывает какую-то мелодию, как если бы он скандировал свое недавнее замечание:
Сбитый с толку, не зная, что делать дальше, я так и стою в нескольких шагах от бордюрного камня, на песчаной заплатке, на том самом месте, где произошел несчастный случай (
Сизо-голубиный, неверный свет осыпается с дерева этой ночи. Лиловые световые рамки вокруг предметов&людей теперь исчезли, засасывающий холод тоже, как и ощущения медленного сгорания на раскаленной проволоке, или шершавой поверхности мельничных жерновов, или – того, что тебя тащат по мостовой с навязанной тебе, слишком большой скоростью : Теперь ты чувствуешь, что твои ноги крепко стоят на асфальте, слышишь шорох мелких камушков на засыпанном песком месте (шорох этот !реален) : медленно движутся мимо человеческие фигуры, не обращая на тебя внимания & не задевая тебя; каждая из них – в бледном коконе
Девочка лет одиннадцати или двенадцати, сидящая на ступеньках, как если бы она материализовалась из воздуха благодаря включенному свету; и лицо девочки – лицо той !женщины, которую я, Сегодня & Здесь, в этом городе, надеялся встретить в баре «Унтер-ден-линден» – с которой у меня была назначена встреча, потому что, ты же знаешь, она бы одним своим появлением, уже самой своей сущностью, вновь дала бы тебе силу & жизненную опору – да, опору, ибо она всегда чувствовала всю громадность моего эгоизма и уже по одной этой причине рассматривала меня как бы изнутри меня самого; была единственным человеком из тех, кого я знаю, кто при подобных окказиях совершенно отбрасывал собственную точку зрения и подсказывал мне=самому такие слова и поступки, которые действительно соответствовали мне; силу & опору, которых ты лишился – с того утра на кладбище, точнее, у кладбищенских ворот, когда 2 крошечные урны стояли в кузове грузовичка, и ты не знал, надолго ли разучишься говорить после того, как увидишь эти контейнеры, похожие на две последние консервные банки, оставшиеся в обанкротившемся & подлежащем ликвидации магазине; сосуды, которые, будучи итогом Всейжизни двух людей, не могли не воздействовать на тебя как пошлая=кафешантанная шутка, как надругательство над Вечностью. И – с той ночи много ночей спустя, когда ты убил твоего брата, там, в больнице, в том же маленьком городке, на расстоянии, лишь немного превышающем дальность стрельбы, от кладбищенской капеллы, где ты за сколько-то часов – ?или: лет – до этого осознал свою невосполнимую потерю: !ты, которому, как ты всегда думал, терять нечего – !именно перед деревянным, запачканным песком кузовом кладбищенского грузовичка довелось тебе осознать, что….. значит потеря. И она, эта женщина, тогда сумела вернуть тебе душевное равновесие, как уже и раньше часто становилась для тебя поддержкой, компенсацией и мерой часов, проведенных тобою среди чужих, – и ей хватало гордости, чтобы тебе это !не показывать. И в назначенной на сегодняшний вечер встрече с этой женщиной ты видел возможность прекращения охватившей тебя особой растерянности, длившегося уже много недель и месяцев ощущения, что ты находишься в подвешенном состоянии – что твои тело мозг охвачены
